Записки певца. Воспоминания прославленного тенора, артиста оперы Мариинского театра, участника «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже и Лондоне

Шаляпин появился на театральном горизонте как-то неожиданно, сначала незаметно. И главное, в какую-то неподходящую пору…

В то время (это было в 90-х годах прошлого столетия) в публике серьезно ставился вопрос о праве оперы на существование… Опера не удовлетворяла. Ее персонажи казались нежизненными и ходульными. От нее веяло ложно-классицизмом. Большого интереса это не вызывало.

И вдруг где-то сбоку, сначала в провинции и лишь позже в столицах, но тоже в сторонке, в частных оперных предприятиях стал выступать молодой артист, о котором сразу заговорили.

И произошло нечто необычное. Он начал с того, что казалось неинтересным, выступал в ролях давно всем известных и приевшихся всюду, но выступал так, что эти роли ожили, перестали быть ходульными, а вся опера, весь спектакль из нелепости, из незначащего зрелища с музыкой превратился в театр художественной правды со всеми присущими ему эмоциями.

В то время было неслыханным, чтобы зрители в опере, например, содрогались, плакали и уходили растроганными и потрясенными… А вот с появлением Шаляпина (в возрасте всего только двадцати трех лет) – все это оказалось возможным.

Стали следить за его образами и убедились, что этот «оперный певец» возвышает оперу до уровня даже не драмы, а трагедии (т. е. самого трудного в искусстве театра), а его персонажи превосходят все до него виденное где бы то ни было. Образы, созданные трагическими артистами с мировым именем, оказались слабее оперных персонажей Шаляпина.

Если вы видели Шаляпина, то, разумеется, никогда не забудете его образов. Если вы сами не видели, то знаете, что другие видевшие не забудут и ничьи иные образы не заменят шаляпинских.

Многие называют себя счастливыми, что видели Шаляпина. Я встречал и таких, которые говорили, будто они сподобились его видеть…

Шаляпинские – Иван Сусанин («Жизнь за царя»), Мельник («Русалка»), Нилаканта («Лакмэ»), Дон Кихот, Дон Базилио («Севильский цирюльник») и другие были изумительны по своей человечности.

Его Сатана («Фауст» Гуно и «Мефистофель» Бойто), наоборот, поражал отсутствием человеческого чувства в образе, – один голый анализ, ирония, бездна зла…

А его властелины – Олоферн («Юдифь» Серова), Иоанн Грозный («Псковитянка» Р.-Корсакова), Борис Годунов – каждый по-своему, но вызывали ведь мурашки на спине зрителей…

Помню, как сейчас, что в ту пору публика растерялась. Она была и восхищена, и ошеломлена, и подавлена… Она не могла понять, откуда это все в «оперном певце»? Таких мы тогда не знали!

И вот из уст в уста стали переходить слова «талант»… «самородок»… «гений»… И люди делали вид, будто этим они что-то себе объясняют.

На самом деле никто и ничего не мог объяснить. Оставалось только, не отрывая глаз, смотреть на Шаляпина и переполнять до отказа все театры, где бы он ни выступал.

И такое состояние продолжалось весьма долго, пока Шаляпин не справил своего сорокалетнего юбилея пребывания на сцене (в 1933 году) и пока не вышла в свет (в 1934 году) его замечательная книга «Маска и душа». В ней Шаляпин как бы приоткрывает завесу и проливает некоторый свет на тайну своего искусства.

Тайна искусства Шаляпина

Оказывается, талант-то пришел к нему не сразу. В молодости Шаляпин обнаруживал в себе лишь некоторые довольно обыкновенные способности. У него был хороший голос, слух, и музыку он постигал быстро. И только!..

Однако при первых же попытках применять это на практике целый ряд несчастий обрушился на его бедную голову. То он замечал оскаленные на него зубы дирижера, и от него отнимали полученное с большим трудом соло. То его попросту выталкивали со сцены и даже «без всякой деликатности».

Шаляпин стал было приходить к заключению, будто искусство… не его сфера.

«Осрамился опять! Куда же мне? Где же мне? И кто сказал, что я артист? Это все я сам выдумал. Однако в глубине души я все-таки на что-то еще надеялся, хотя сам видел, что человек я к этому делу неспособный».

Если все это так, если подобные приговоры когда-то выносил себе наш великий Шаляпин, то сами собой возникают вопросы: в чем же дело? Каким же образом позже-то он превратился в фигуру незабываемую? Каким путем он пошел, из каких элементов складывалась и в чем состояла его работа, о которой он постоянно говорит и к которой всех призывает? Какими приемами учился он достигать?

К сожалению, прямых ответов на такие вопросы в его книге мы не находим. Его книга все-таки не курс и не трактат. Но в ней много ответов косвенных. По ним и по тому, что мне лично известно о театральной работе Шаляпина, я постараюсь на все ответить.

Прежде всего заметим, что Шаляпин, несмотря на свою исключительную одаренность (изумительной красоты певучий бархатный голос, рост, сложение, пластичность, сценическая сосредоточенность, ритм, углубленность переживаний и проч.), нашел в себе силы не преувеличивать представления о своей избранности. Он начинал скромно и сразу понял, что «искусство – вещь трудная» и одного голоса и вообще одних выгодных природных данных для сцены мало.