Записки певца. Воспоминания прославленного тенора, артиста оперы Мариинского театра, участника «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже и Лондоне

И таланта мало… Сценический талант, как и всякий талант, это – не все. Он не всеобъемлющ. Он – только «яркая видимость искусства», а искусство требует выучки, мастерства.

«Я не верю в одну спасительную силу таланта без упорной работы. Выдохнется без нее самый большой талант, как заглохнет в пустыне родник, не пробивая себе дороги через пески»…

Шаляпин лишь на склоне дней убедился в том, что он «одарен на все сто процентов… Не могу же я хоть теперь-то не понимать этого».

Вся жизнь Шаляпина была упорной работой над самим собой – подвижнической, вдали от людей.

«Если я что-нибудь ставлю себе в заслугу и позволяю себе считать примером, достойным подражания, то это самое движение мое, неутомимое, беспрерывное. После успехов, достаточных для того, чтобы вскружить голову самому устойчивому молодому человеку, я продолжал учиться, у кого только мог, – и работал».

Далее отметим, что из множества связанных с искусством театра проблем Шаляпин сумел выделить две самых главных и осветить их себе с исчерпывающей ясностью.

Первая из них – где начинается искусство? Шаляпин узнал и понял, что искусство начинается там, где кончается всякое «ваше», все вам присущее, ваше привычное, повседневное, обычное.

Нет никакого искусства в том, если крестьянин хорошо изображает крестьянина, аристократ – аристократа, весельчак – весельчака, толстяк – толстяка и т. д. Выходя на сцену, нужно совершенно измениться, позабыть, оставить все свое, всю свою «манеру быть» – ходить, слушать, говорить, смеяться, плакать. Необходимо найти и изобразить именно «не свое» – принадлежащее роли, персонажу.

И вот все, видевшие Шаляпина на сцене, хорошо знают, в какой мере он научился изображать «не свое». Будучи всего только мещанином Суконной слободы города Казани, выросши в обстановке, в которой он «видел лишь грубые поступки и слышал лишь грубые слова», – до чего, например, он был благороден на сцене! Каким величием, какой «царственностью» отличались и осанка, и поступь, и все движения его царей! Или как оригинален он был в роли Олоферна («Юдифь»), где подражает каменным ассирийским изваяниям (барельефам). Или как замечательна была эффектнейшая, классическая по пластичности («ловок, как черт»), но жуткая фигура его Мефистофеля, ни одной округлости, сплошные острые углы, заостренная костлявость… От Суконной слободы ни следа… Перевоплощение абсолютное!

А как сливался он во фраке с обществом лордов на великосветских вечерах Лондона… Не отличишь, где лорд, а где Федор Иванович! С неменьшей полнотой Шаляпин справился и со второй проблемой так называемого вдохновения, до конца постигнув природу этого «краеугольного камня» сценического творчества. Обычно в театрах его только и ценят и о нем только и говорят и даже учат молодых: «почувствуй роль и играй себе с вдохновением».

Шаляпин, как никто, чувствовал свои роли и, пожалуй, тоже, как никто, бывал и вдохновенен на сцене. Но знаете ли, каким путем он до этого доходил?

Случалось, что во время репетиций в театре кто-нибудь из артистов говорил: «Оставьте меня сегодня! Сегодня у меня не выйдет… Вот завтра во время спектакля, когда я буду в костюме и гриме и когда придет вдохновение…»

Шаляпин совершенно не переносил подобных разговоров и резко прерывал их. Он хорошо знал, что у того, у кого «не выходит» сегодня, – «не выйдет» и завтра, и потому он требовал, чтобы «вышло» немедленно – «сейчас, сию минуту, вот здесь, не сходя с места и в том платье, в каком ты есть»…

«А вдохновение, – говорил он, – это дар Божий! Оно может и посетить вас завтра (если вы «сегодня» достаточно для этого себя подготовите), но может и не посетить. Во всяком случае, это дело позднейшее. Сейчас, во время подготовительной работы на репетиции, об этом и думать не нужно. Сейчас нужно знать – именно знать, что собирается делать «завтра» на сцене ваше тело? Какими приемами выразит оно то или иное переживание персонажа – ласку, любовь, гнев, презрение, ненависть? Останетесь стоять или двинетесь? Если да, то насколько и в какую сторону и тоже почему? Какую позицию займут ваши руки и тоже почему? Какую позицию займут ваши ноги? И так далее. Все ваше «завтрашнее» сценическое поведение должно «сегодня» принять определенную и продуманную (отнюдь не выдуманную!) пластическую форму. Поздно искать ее, будучи уже на сцене! А без формы искусство существовать не может!»

Таким образом, тайна искусства Шаляпина сводится к громадной и кропотливой предварительной (т. е. прежде чем выйти на сцену) работе над каждой ролью. И работа эта состояла в разгадывании и установлении (чисто практически в мелочах и деталях) «манеры быть» каждого персонажа «завтра»…

Вообще Шаляпин отрицал все, что существует на сцене вне разума и контроля.

«Я никогда не бываю на сцене один… На сцене два Шаляпина. Один играет, другой контролирует».