Записки певца. Воспоминания прославленного тенора, артиста оперы Мариинского театра, участника «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже и Лондоне

Под нового слушателя и зрителя стали подделываться. То появится добавочная лишняя нотка в пении, то выкрик и вульгарная интонация (под толпу), то не указанное в нотах задержаньице, растягивание темпа («игра на темпе», усиливающая, будто бы, выразительность), то дыхание вслух, на звуке и portamento – подвывание, всегда нам запрещавшееся… А то так и зрительное заигрывание с публикой со сцены – улыбочки, подмигивания в публику… Я помню одного Сусанина в опере «Жизнь за царя», который, произнося фразу «Чуют правду», большим пальцем правой руки через плечо указывал публике на поляков на сцене… Помню Мефистофеля в опере «Фауст», старавшегося как можно безобразнее хохотать в финале третьего акта и рукой показывавшего публике на поцелуй Маргариты и Фауста… И т. д. и т. п.

Все это «приобретало право гражданства», конечно, не сразу, – появлялось исподволь, постепенно и понемногу, но зато укреплялось надолго, потому что «имело успех»…

Надо сказать, что к этому времени очень пошатнулось общее руководство театральной работой. Эдуард Францевич Направник постарел и начал сдавать. Силы у него были уже не те, он часто прихварывал и все реже появлялся в театре. А когда появлялся, то приходил в отчаяние: видел, что дело, которому он принадлежал в течение более полувека и которое он создал, постепенно расшатывалось, и наладить его он уже был не в состоянии. Нередко артисты Мариинского театра наблюдали, что Направник нет-нет да и заплачет. О чем?..

Об этом далеко не все знали. Большинство приписывало это его старости. Сам же он говорил о причинах лишь кое-кому, лишь тем, кто бывал у него на квартире и кто мог беседовать с ним с глазу на глаз.

– И что у нас делается?.. – говорил в таких случаях Эдуард Францевич. – Зачем нам столько солистов?.. Подумайте – восемьдесят (!) человек!.. Да с таким количеством певцов можно не один, а три театра вести… У нас же в одном бог знает что творится: есть несколько «петухов», которые между собою дерутся, ломают репертуар, а огромная труппа должна на все это смотреть и сидеть сложа руки…

Направник был врагом так называемой гастрольной системы… И вообще его раздражало, что помимо театра и при нем режиссерского управления, в которое входили все главные работники театра – все дирижеры и все режиссеры, числом около семи человек, – существовало еще и чиновничество, контора императорских театров. Она то и дело, исходя якобы из «хозяйственных», а то так и просто из ей только ведомых соображений, предписывала театру, что нужно делать. Отсюда и «гастроли», и огромная труппа, и странный подчас репертуар, и всякого рода отступления, фокусы и небрежность в музыке.

Мне рассказывали, что Направник всю жизнь «не ладил» с конторой, но в мое время разыгрывались такие, например, сцены.

Как-то раз контора настаивала на том, чтобы в одной из опер, находившихся в ведении Направника, был выпущен заведомо плохой (хотя и с хорошим голосом) певец. Но Эдуард Францевич со свойственной ему прямотой заявил:

– Я слишком стар, чтобы дирижировать таким певцам…

И не дирижировал, предоставив это делать другим, которым было «все равно», «только бы деньги платили», «только бы исполнить то, что требовало начальство, „потрафить“ у начальства» – они об этом так прямо, не стесняясь. и говорили…

В последние годы жизни Направника подобных историй бывало немало. Контора чаще и чаще шла против Эдуарда Францевича и проводила в жизнь свои распоряжения, минуя его…

Вот это-то и составляло постоянное его горе. В этом и видел он падение дела, которому он беззаветно служил, которое любил, как свое, и которое понимал только как безукоризненное… Люди, пришедшие ему на смену, на многое смотрели сквозь пальцы, многому попустительствовали и в работе имели в виду не столько интересы дела, сколько свой личный, так называемый, «успех», порою купленный определенным угождением конторе и публике… Во всяком случае, с войной 1914 года былое высокое, образцовое искусство Мариинского театра стало снижаться и опошляться и определенно пошло к упадку…

Настал тяжелый удручающий 1916 год… «Не шла» измучившая всех бездеятельная война… Не осталось и следа от первоначального ее подъема… Росло расстройство транспорта и снабжения… Во всем нехватки… Громадные хвосты за продовольствием… «Мешочничество»… Всюду ропот и недовольство… Роптали вслух самые, казалось бы, благонамеренные люди… Роптали во дворцах, в казармах… Все тревожно настроены… Ни у кого нет уверенности в завтрашнем дне… И в центре всего – разнуздавшаяся «распутиновщина»…

Всеобщий беспорядок и расстройство жизни отразились, разумеется, и на Мариинском театре. Роптали и в нем… И все безотраднее, скучнее и «казеннее» становилась в нем служба: ни увлечения, ни подъема, ни даже добросовестности в ней!.. Для кого и для чего стараться? Впереди тревожно… Пусто… Темно!..

Медленно и тяжело умирал Эдуард Францевич Направник. В театре он почти что и не появлялся… И в ноябре 1916 года его не стало…