Записки певца. Воспоминания прославленного тенора, артиста оперы Мариинского театра, участника «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже и Лондоне

После его смерти Мариинский театр куда-то и как-то продолжал еще катиться, по инерции, но это был уже не тот театр. Все в нем «развихлялось», и на спектаклях царила безнадежная казенность и рутина. Не помню ни одного праздника.

Безрадостно, бесцветно прошло Рождество 1916 года. Его лишь на короткое время оживило убийство Распутина. Блеснул даже какой-то луч надежды на что-то. Но потом опять все опустилось, и потянулась снова нудная служебная лямка.

На беду в январе 1917 года грянули жестокие морозы – около 30 градусов. Люди мерзли без дров, страдали от болезней и недостатка продовольствия. И кончилось все это тем, что все окончательно «распоясались», и то тут, то там начали выходить из повиновения. И как-то раз забастовал даже хор Мариинского театра – небывалая вещь в императорских театрах – и отказался петь оперу «Майская ночь».

Революция

Тут я должен оговориться.

О периоде революции и о том, в каком положении очутились артисты, я могу рассказать лишь очень кратко и отрывочно. Ни о какой последовательности, ни о какой полноте рассказа, конечно, не может быть и речи. Буду рассказывать в беспорядке о том, что вспомнилось и как вспомнилось, и только.

Надо сказать, что ко времени революции много артистов стали военнообязанными. И они были мобилизованы, надели военную форму – кто солдатскую, а кто и офицерскую – и были зачислены в полки, точнее, в запасные батальоны полков, находившиеся в столицах. Военная служба их не была трудна. Их берегли, на фронт не отправляли, жили они дома и работали каждый в своем театре.

Артисты-солдаты состояли кто в музыкальной команде (в оркестре), кто в команде певчих и приблизительно раз в месяц должны были принимать участие в спектаклях для солдат и играть и петь в Офицерском собрании «для господ офицеров»… Иногда эти выступления бывали весьма характерны. Поют, например, первоклассные выдающиеся артисты, играет великолепный симфонический оркестр человек в шестьдесят, а слушатели – горсть офицеров запасного батальона, едва умещавшаяся на диване… Злые языки говорили тогда, будто артисты «работают во время войны на оборону»…

Однажды в самом конце февраля я вышел из дому и совершенно не узнал города… Нормальная жизнь остановилась… Закрыты магазины и лавки… Прекратилась и всякая служба… Но улицы полны народа… Все на ногах, и все возбуждены… То и дело сбегаются и разбегаются кучки… Все ходят пешком – нет ни трамваев, ни извозчиков… Исчезла и полиция…

Все ждут известий, ловят новости… Их узнают из новой газеты «Известия журналистов»… Ее в толпе читают вслух…

С известиями и новостями то и дело приезжают из центра города военные автомобили с красными флагами и офицерами во главе…

Зрелище невиданное!.. Впечатление ошеломляющее!.. Больше всего поражает то, что все ликуют… Все и всем кажется правильным, рациональным, справедливым и даже священным… Во главе – лучшие люди, – Государственная Дума, военные…

Настроения улицы распространились всюду. Я лично не встречал человека, который был бы тогда угнетен и подавлен… Всюду душевный подъем… Подкупающая и за все ручающаяся всеобщность, всенародность единого праздничного настроения…

Я жил тогда неподалеку от А.М. Горького и бывал у него запросто, на правах хорошего знакомого, да еще «земляка». К нему я и зачастил тогда за всякого рода информацией, перевидав у него множество людей…

Что ни день – а иногда что ни час, поступали новости, одна интереснее и значительнее другой, и все они выглядели имеющими один и тот же положительный характер. Даже трагические известия казались последовательными и воспринимались без критики и тревоги. Считалось, что «все образуется», «шероховатости» сгладятся, ничего страшного не произойдет…

Так, например, даже отречение государя оценивалось, как нечто естественное, само собою разумеющееся и неизбежное, в особенности на фоне «распутиновщины»…

Приказ № 1 выглядел тогда «глупостью», «неуместной выходкой», чем-то таким, что не будет иметь никакого значения, «правительство-де скоро его отменит».

Захват толпой дворца М.Ф. Кшесинской – это недопустимый эксцесс, конечно, но и против этого властью тоже будут приняты меры… И т. д. и т. п.

Вообще все тогда истолковывалось в хорошую сторону, все приемлемо и все переносимо, и от всех событий веяло чем-то совершенно особенным и чудесным – жестокостей почти не было видно, почти не лилась кровь, не строились баррикады… Наоборот – все как-то сразу, молниеносно, как будто, начало «устраиваться»… Сами собой создавались летучие организации, нечто вроде полицейских – а полиции-то ведь нет! – перевязочных и вообще всяческих районных пунктов… И в них – сразу уже и деятельность, – «комиссары»-добровольцы, свидетельства, удостоверения, печати… Порядок во всем… Как-то налаживалось и снабжение и транспорт…