Записки певца. Воспоминания прославленного тенора, артиста оперы Мариинского театра, участника «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже и Лондоне

Начиная с XVII столетия естественный ход развития русского церковного пения подвергся целому ряду влияний, с одной стороны – благотворных, с другой стороны – определенно пагубных, чуждых русскому духу.

Благотворными оказались напевы греческий, болгарский, сербский, а также южнорусский (например, киевский). Из них многое живет в церкви и до сих пор.

Пагубными же были влияния, ничего общего ни с Русью, ни с православием не имевшие. Особенно много вреда наделало польское влияние в Смутное время с его родоначальником Дылецким, автором грамматики так называемого мусикийского пения. Оно внесло в нашу церковь и шум, и выкрики, и всякого рода вычурность и фокусничество вне всякой связи со священным текстом. А во второй половине XVIII столетия случилось и определенное несчастье: церковное пение было отдано под контроль и водительство иностранцев, преимущественно итальянцев (Галупи, 1706–1784, – первый «русский» церковный композитор; Сарти, 1728–1802, – директор придворной певческой капеллы при Екатерине II) и их русских последователей и учеников (М. Березовский, 1745–1777, Ведель, 1767–1806, Давыдов, 1777–1825, Дегтярев, 1766–1813, и – увы! – Бортнянский, 1751–1825).

Все это, вместе взятое, на протяжении десятилетий направило церковное пение по совершенно ложному, чуждому русскому духу пути. Музыка стала сочиняться предварительно, мелодию заковали в произвольно выбранный ритм, а текст попросту подгоняли под музыку и подчиняли его прихотям гармонии по западноевропейским образцам (аккорды, фигурации, модуляции). И направление это поддерживалось изданием соответствующего нотного материала.

Постепенно эти формы церковной музыки укреплялись в богослужении и, к сожалению, стали принятыми и «модными». Без звучного аккорда люди теперь тяготятся богослужением. Сейчас в церкви сохранилось лишь кое-что из того, что лишь отдаленно напоминает, каким было когда-то церковное пение, не противоречащее тексту. Это так называемое гласовое пение, лишь частично сохраняющееся как в литургии, так и за всенощной в ее антифонах: «Блажен муж», «От юности моея»; в псалмах: «Господи, воззвах к Тебе»; в стихирах и в тропарях.

Нельзя сказать, однако, что увлечение «гармоническим» направлением церковного пения с его отходом от текста не вызывало в свое время протестов. Наоборот, находились чуткие и глубоко верующие люди, которые громко указывали на ложность избранного пути и на надвигающуюся с ним опасность для судеб Русской православной церкви.

В кратком отчете немыслимо проследить весь ход этой борьбы. Ограничимся поэтому указанием лишь на крайние ее точки.

Так, еще в начале XIX столетия одним из самых горячих противников «гармонического» направления оказался настоятель Новгородского Юрьева монастыря архимандрит Фотий. Он отстаивал приверженность древнему «столповому» пению, как «наиболее богослужению приличному», и завещал монастырю большие денежные суммы – дабы «вечно было столповое пение в Юрьевом монастыре». Это – все, что можно было по тому времени сделать…

Так, через сто лет тоже архиепископ Новгородский Арсений не менее горячо протестовал против увлечения гармоническими формами западноевропейской музыки. Но было уже поздно. По словам самого архиепископа Арсения, «мы не только привыкли к светскому характеру пения, но уже имеем немало сторонников этого не только среди мирян, но и среди пастырей и архипастырей Русской церкви». Эти слова его цитирую по «Прибавлению» к «Церковным ведомостям» от 3 сентября 1916 года.

Не мешает, между прочим, отметить, что архиепископ Арсений является автором замечательного труда «Спутник псаломщика». Особенно важно его третье издание, в котором собраны образцы строго церковного мелодического пения, простого и более доступного массам, чем пение «гармоническое».

Протест шел и со стороны чутких музыкантов. Так, например, П.И. Чайковский в своем знаменитом письме к митрополиту Киевскому того времени (если не ошибаюсь, к Михаилу) называет и музыку, и исполнение очередного «концерта» великолепным хором Киевского Братского монастыря ни много ни мало как «музыкальной оргией», тешащей только лишь часть людей, приходящих в храм к определенному времени специально «послушать концерт» и покидающих церковь по его окончании…

А в другом месте, – в письме к некоему Конинскому, – П.И. Чайковский восклицает: «…Нужен мессия, который одним ударом уничтожил бы ложное направление церковного пения и указал бы ему истинно новый путь». А новый-то путь, по его мнению, и заключается в возвращении к первоисточникам, к древним напевам, но, разумеется, в соответствующей современным музыкальным знаниям гармонизации.

Протесты помогли лишь частично. Во второй половине XIX столетия в среде наших многочисленных церковных композиторов обозначилось два русла.