Записки певца. Воспоминания прославленного тенора, артиста оперы Мариинского театра, участника «Русских сезонов» Сергея Дягилева в Париже и Лондоне

Иными словами, он споет как раз то, чего никогда и нигде (ни в одной деревне, ни в одном из наших многочисленных и богатейших песенных очагов) не пел русский народ, споет то, что ни в коем случае не могло составить фундамента величавого здания, именуемого «Русской музыкой». А между тем оно-то именно и составляет сейчас нашу гордость, – такие произведения, как «Борис Годунов», «Хованщина», «Князь Игорь», «Снегурочка», «Царь Салтан» и прочие, не сходят со сцены как европейских, так и заокеанских театров. И все потому, что от них «Русью пахнет», природа их музыки – это народная русская стихия, это подлинная народная песня.

Несомненно, во всем этом кроется какое-то большое недоразумение, видя и наблюдая которое много лет, вот и еще раз берешься за перо с целью вспомнить об основных чертах русского народного песенного творчества.

Не ждите от меня новых данных о русской песне (их у меня нет, да и вряд ли они существуют вообще). Моя роль, повторяю, всего только напоминающая.

Скажите, случалось ли вам слышать настоящую русскую песню издали (при этом, конечно, чтоб хорошо ее пели)? Помните ли вы, как действовали на вас русские звуки?

Что вы ими заслушивались – это несомненно. Что замирали в оцепенении – разумеется. Еще бы!.. Ну а кроме того?

Вероятно, вы помните, что вас охватывало особое радостное и горделивое настроение от того, что вы сразу узнали и отличили русское. Это, правда, нетрудно. Даже иностранцы не ошибаются. А вот попробуйте-ка отличить, скажем, немецкую песню от французской или итальянской. Наверно, ошибетесь или, во всяком случае, будете колебаться.

С нашей песней ошибки быть не может, у нас в нашем подлинно русском – особый, только нам присущий характерный строй песни. И это первое, что придает ей неизъяснимую прелесть и заставляет заслушиваться (независимо от слов, слова-то до вас и не долетают издали).

Вероятно, вы помните далее, что, заслушиваясь, вы про себя восхищались: «Боже, как хорошо!», «Красота-то какая!», но тут же себя и одергивали: «Нет, не только красота! Не в ней одной дело! Красивых песен много и у других народов. Тут – что-то иное, большее!»

А что же? Да больно уж необычно! Совсем, совсем не та красота, что у других! Широко-то как! Места-то, пространства-то сколько! И сила и смелость необычайные, – смелы переходы, смелы концы!

Обращали ли вы внимание на концы наших песен? Заметили ли, что им, в сущности, «нет конца»? Наши песни льются и тянутся долго-долго, иной раз «всю-то ноченьку, до зари».

И странное дело, временами кажется, будто знаешь песню, пробуешь подтянуть и… не выходит, «не попадаешь»!

Шалит, «озорует» наша песня: только наладит одно, увлечет, и вдруг, смотришь, «дала стрекача», ушла совсем в другую сторону, – никак не поймать!

Во всем этом – вторая прелесть нашей песни. Прислушайтесь к ней, последите за тем, что способна она «выделывать», как необычно она считает, как удивительна ее мелодия, как причудливы изгибы, волны ее!

В-третьих, необходимо отметить, что наша песня – волнующая. Ее нельзя слушать и оставаться спокойным. Она волнует и нерусских людей. Те постоянно указывают, что в русской песне – либо безысходное горе, щемящая грусть и тоска (поем ведь песни «во крови, в слезах крещеные, омытые»), либо безудержное и заражающее веселье. Перед таким весельем просто нельзя устоять. Оно захватит и не отпустит самого черствого человека.

И веселье это – особенное. Если разобрать и его, то окажется, что в нем – почти всегда печальная основа (минорный строй даже в примитивах: «Во поле береза стояла», «Во саду ли, в огороде»). Подумайте – веселье, а в печали! Кому, когда придет в голову вековую грусть превратить в залихватский вихрь? А вот нам приходит, мы это умеем!

Эту поразительную способность русских – «завивать горе веревочкой», «развеивать грусть-тоску», веселиться в миноре – давно уже заметили иностранцы. Они приходят в полное восхищение от этого. К сожалению, среди нас, даже среди самих поющих и увлекающихся, сравнительно немногие понимают, в чем дело…

Нам остается теперь коснуться четвертого и самого главного – мастерства нашей песни. Есть два рода мастерства – мастерство исполнения и мастерство «сочинительства». Мы необычайно сильны в обоих. Если и возникают иногда споры о качестве русских голосов по сравнению с голосами иностранцев, то бесспорно все-таки то, что петь-то мы мастера.

Скажите, кто может так «заводить», «запевать» нашу песню? У кого такие, как у нас, «запевалы»?

Кто так подхватывает песню, как мы? В чьем исполнении песня может «грянуть» так, как «грянет» у нас? Нет! О чем же тут говорить? Тут у нас соперников, можно сказать, не имеется… Но вот что еще значительнее.

Пробовали ли вы разбираться в том, как сочинена наша песня? Вслушивались ли вы в то, как она разделана? Обращали ли вы внимание на партии тех голосов, что «подпевают»?