Зарубежный детектив

— Извините, у меня из головы вылетел ваш Гастон.

— Вот именно, Гастон! Откровенно говоря, я тоже немного о нем подзабыла. Мыслимое ли дело, уже сорок лет как овдовела! Но мне-то простительно. Вы что думаете, я бы не вышла замуж, если бы захотела? Кавалеров хватало! К несчастью, я слишком привязалась к одному доктору, которого всегда боготворила…

Я перегнулся через стол и взял ее за руку.

— Знаю, Аделина, знаю…

Экономка моя ненавидит нежности, и чем сильнее она растрогана, тем громче фырчит.

— Знает он, да ничего вы не знаете. И вот что я вам скажу: плевать вы хотели и на Турньяка, и на Мадо, у вас одна забота — Элизабет. Она будет больше с Пьером, чем с вами, а вот это вам не по нутру. Что, не правда?

— Турньяк только что мне признался, что если Элизабет осиротеет, сестра сдаст ее в приют для инвалидов.

— Но как же это так, господи помилуй!

— Увы. Конечно, жить в одном доме с калекой — испытание для всех. Я опасаюсь за здоровье Эдуарда Пуантеля, ведь он сердечник. Как только его не станет, жена и дочь немедленно сплавят Элизабет…

— Когда я слышу подобную жуть, мне так и хочется свернуть шеи этим бабенкам!

— И вас прямым ходом отправят в тюрьму до конца жизни, а что будет со мной? Ведь я, в сущности, приспособлен к жизни не лучше малютки. Нет, Аделина, я знаю другой, менее радикальный способ спасти Элизабет от участи, что ей готовят родные.

— Что за способ?

— Я ее удочерю.

— Что?

— Если угодно, она юридически станет моей дочерью. Тогда она сможет унаследовать мое состояние, разумеется, вместе с вами, и обеспечит себе нормальную жизнь, у нее будут средства нанять человека, чтобы за ней ухаживали. И она не будет ни у кого сидеть на шее, особенно у родных.

Наверно, мысль удочерить Элизабет подспудно вызревала уже довольно давно, но пришла на ум внезапно, когда Турньяк приоткрыл мне будущее, ожидающее крошку.

* * *

На следующее утро, немного утомленный, я остался дома и перечел все, что было в моей библиотеке о приемных детях. Я решил остановиться на частичном удочерении, более приемлемом для родителей, чем полное.

Еще через день, в воскресенье, ближе к полудню, я явился к Пуантелям, где застал только Элизабет, как всегда, на своем посту у окна. Отец с матерью ушли к мессе, а Мадо с Пьером или с кем-нибудь еще отправилась в бар. Я не преминул воспользоваться случаем, на который, по правде говоря, основательно рассчитывал, подходя по бульвару Генерала Сибия к дому Пуантелей, чтобы объяснить Элизабет, зачем собираюсь ее удочерять. Разумеется, я ни словом не обмолвился о прожектах ее сестрицы, а лишь упомянул, что мне надобны гарантии, чтобы и после моей смерти она смогла жить по своему усмотрению, насколько позволит ее немощь, конечно.

— Мне придется звать тебя папой?

— Да нет же, ничего не изменится… Просто, если твои не будут против, ты будешь зваться Пуантель-Бовуазен вместо Пуантель.

— И я буду жить с тобой?

— Я не хочу лишать тебя семьи.

— Думаешь, они будут без меня убиваться?

— Почти уверен.

— Ну а я уверена в обратном.

С родителями проблем практически не было, что меня, по правде сказать, даже удивило. Надо отдать должное матери Элизабет: она и не пыталась изобразить на лице печаль, которую и не испытывала, а перспектива свалить с себя все денежные расходы, связанные с калекой, ее очень даже воодушевила. Заверения в том, что Элизабет станет моей наследницей, успокоили и отца, которого слегка донимали уколы совести. Будь он один, он бы наверняка мне отказал, но настроения жены не были для него тайной за семью печатями. И он ограничился тем, что потребовал кое-какие уточнения.

— Так что же в конце концов изменится?

Я убедил его, что единственной формальной переменой будет присоединение моей фамилии к той, которую девочка носит с рождения. К моему удивлению, он был задет.

— Ах вот как, значит, она будет носить не только мою фамилию?

Госпожа Пуантель, перейдя в наступление, избавила меня от необходимости отвечать.

— Ну и что? Что такого особенного в твоей фамилии? Велика честь носить имя неудачника, который и семью-то свою не может нормально прокормить!

Получив свое, Эдуард счел за лучшее отступить. Тут на сцене возникла Мадо. Общий вид участников ненадолго поверг ее в замешательство, она внимательно оглядела всех, затем каждого в отдельности и только тогда решилась осведомиться с чуть заметной тревогой:

— Что происходит?

Мамаша в двух словах посвятила ее в мои планы. Девица с изумлением уставилась на меня и ухмыльнулась:

— Что же, желаю удачи, доктор! Если вам нужно мое согласие, то считайте, что вы его получили, да еще в придачу и благодарность — от меня лично.

Тут она повернулась к своей сестре и, кривляясь, провозгласила:

— Мадемуазель Пуантель-Бовуазен! Смех, да и только!

Она на минуту заткнулась, а когда заговорила снова, в голосе ее послышалась горечь:

— Ноги висят, как лапша, и гляди-ка, сумела разбогатеть, а у меня вроде все на месте, так приходится выходить за этого сморчка, чтобы вообще не застрять в девках.

Пуантель не выдержал:

— Никто тебя не понуждает, Мадо!