— В благих делах всегда есть доля эгоизма, потому-то они всегда гуманны.
Какое-то время мы пообсуждали сегодняшнее ограбление у Сент-Аффрик, посетовали на нынешние нравы. Нотариус поделился со мной последними сведениями: напал на грузовик и застрелил двух служащих Шапеза один-единственный преступник.
Покинув контору, я подумал, что как только утихнут первые волнения, картина начнет потихоньку проясняться. Пройдет несколько часов, и над историей ограбления потухнет ореол сенсационности, отпадут детали, додуманные рассказчиками, дабы набить себе цену, и медленно, но верно выяснится, что же в конце концов произошло. Пока что твердо известно, что у грабителя сообщников не было, что двое убиты, а деньги исчезли. Чтобы выкинуть из головы всю эту пакость, я решил заглянуть к Элизабет и поделиться с ней приятными новостями об удочерении.
Только что пробило полдень, и из магазинов и контор хлынул торопливый поток служащих и продавцов, сливаясь со столь же многочисленной армией домохозяек, поспешающих с сумками наперевес к своим исходным кухонным рубежам.
На улице Супругов навстречу мне шел красавец Жильбер Налье, не выходивший у меня из головы с того дня, как Элизабет посвятила меня в свои открытия. Очень скоро я понял, что встречи не избежать. Вид у Налье, прямо сказать, был не очень-то счастливый. Может, поссорился с Мадо? Или страдал оттого, что надвигается день свадьбы Турньяка — а значит, день расставания с подругой? Конечно, друзьями мы с ним не были, но знакомы были достаточно давно, поэтому он нисколько не удивился, когда я с ним поздоровался.
— Здравствуйте, господин Налье.
Мысли его витали где-то очень далеко, поэтому он вернулся на грешную землю не сразу.
— Ах, извините, доктор, я задумался.
Я коварно закинул удочку:
— В ваши годы только счастливая или неудачная любовь может повергнуть в такое состояние.
Он пожал плечами и презрительно парировал:
— Делать мне нечего — о девчонках думать.
— Не хотел бы показаться нескромным, но вид у вас действительно озабоченный.
— Есть от чего!
— Проблемы со здоровьем?
— Если бы! Вы бы меня быстро поставили на ноги. Вам, доктор, разумеется, известно, что произошло сегодня утром на дороге около Сент-Аффрик?
— Ограбление и убийство.
— Вот именно.
— Ужасная история, что и говорить, но, наверно, хуже всех Шапезу, раз его облегчили на такую круглую сумму?
Налье завопил, как резаный:
— Шапезу-то что!
— То есть как?
— Он застрахован! И знаете кретина, который его застраховал?
— Нет, конечно.
— Это я!
— Ну и что же? Разве ваша вина, что грузовик ограбили?
— Вы думаете, там, в Тулузе, в центральном отделении, будут рассуждать, как вы? Я считал, что заключил сделку века, застраховав от ограблений банк Шапеза, а выходит, я влечу своим хозяевам в копеечку — в полмиллиона новыми! Спасибо мне не скажут, это уж точно!
— Все свалят на вас…
— Если меня просто куда-нибудь переведут, то будем считать, я легко отделался. А ведь мне так нравится в Альби… Я надеялся проработать здесь до пенсии и, кто знает, может, и жениться!
От ограбления мы перешли к амурным заботам Жильбера Налье, а значит, и к Мадо. Может, я был не прав и он на самом деле ее любит? Следовательно, она сознательно предпочла ему Турньяка? По правде сказать, я совсем не понимал ее резонов.
— Да бросьте, Налье, не стоит так убиваться. История и в самом деле малоприятная, что тут говорить, но в ваши годы, да еще с вашим характером, я уверен, вы одолеете все невзгоды. А вдруг полиция быстро отыщет преступника и вернет награбленное.
— Ха, полиция!
По всей видимости, страхагент не слишком верил в способности альбигойских пинкертонов, и я подумал: услышь его мой друг, комиссар Лаволлон, то-то бы он разозлился. Но все же Налье был не прав: Лаволлон парень толковый, и мне не раз приходилось видеть, как он распутывал дела — пусть и не столь чрезвычайные, как сегодня, — но все же непростые. Он всегда отлично справлялся со своей работой, надеюсь, и теперь промаху не даст. Я расстался с Налье, так и не сумев его разубедить, и поспешил в сторону бульвара Генерала Сибия.
У Пуантелей я застал только отца и дочь. Эдуард никак не мог понять, куда подевались его женщины. Предоставив ему возможность ворчать дальше, я пересказал Элизабет свой разговор с нотариусом. Пуантель все жужжал вокруг нас, точно неповоротливая здоровенная муха. Но выбора не было — с его присутствием приходилось считаться. Едва я повернулся в его сторону, как он снова принялся стенать:
— Нет, вы представляете, доктор! Я целыми днями работаю. У меня жесткий график. Прихожу домой поесть, а обеда нет и в помине. Ну и люди, куда мать пропала, Элизабет?
— Не знаю.
— Она ничего не сказала, когда уходила?
— Мама вообще со мной не разговаривает, когда мы одни.
Мысли Пуантеля двинулись по другому пути, и раздражение сменилось на беспокойство.
— Лишь бы с ней ничего не случилось…
Я поглядывал на него с недоверием, но никак не мог разобрать, насколько он был искренен в этот момент. Вполне возможно, что он действительно волновался, дурак несчастный! Элизабет предположила:
— Может, болтает с приятельницами?