— Хорошенький довод! Ну а теперь пойду чего-нибудь приготовлю.
Мадо закачала головой.
— Я не буду, мне не хочется.
Эдуард вздохнул.
— Мне тоже что-то не очень.
Жермена закудахтала с негодованием:
— Только что подыхали с голода!
А Элизабет сказала:
— Хочу есть.
Мамаша попыталась испепелить ее взглядом.
— Верная дочь своего отца! Вместо сердца — утроба!
Девчонка заупрямилась:
— Но я-то не знаю господина Беду…
— Это ничего не значит! Если бы ты не была такой эгоисткой, ты бы и о других подумала!
— И о грабителях тоже?
— Кончай, или схлопочешь у меня!
Сокрушенный и поверженный на стул Эдуард бормотал себе под нос:
— Хозяин… да он и мухи в жизни не обидел… Разве что свою жену, если, конечно, она правду рассказывает… Говорят, он не дает ей ничего покупать.
Я спросил:
— Почему? Разве у него дела плохо идут?
— Да нет, но они бы шли лучше, если бы он так не тратился.
Жермена поспешила ему возразить:
— Но ведь ты говоришь, он не особо балует жену?
— Ее-то нет, но вот… ту, что в Тулузе! Она-то ему в копеечку влетает!
Тут у мамаши Пуантель желчь полилась рекой:
— Вот он каков, наш достопочтенный господин Беду, которого на проповеди нам всегда ставят в пример! У самого семья, а он тащит все из дома, чтобы только угодить потаскухе! Ну что ж! Полумиллиону новыми, я думаю, она будет рада!
— Что ты говоришь, ты что!
— По-моему, все и так ясно! У твоего Беду не было выхода, и он ради своей крали из Тулузы убил и ограбил. Скорее бы его повязали, а я обязательно пойду на суд!
Раздув ноздри, она уже вкушала дивный аромат грядущего скандала. Я решил поставить ее на место.
— Вам не кажется, что вы опережаете события, милейшая? Если у Беду есть любовница, из этого еще не следует, что он способен на убийство и грабеж.
Она зарычала, точно тигрица, у которой пытаются отнять законную добычу:
— Но ведь на месте преступления была его машина!
— На ней мог приехать кто угодно.
Она прошипела:
— Вы, мужчины, только и можете выгораживать друг друга!
Оставив поле брани, Пуантельша в организованном порядке двинулась на штурм кухни.
Спускаясь к Тарну, я все не мог смириться с мыслью о виновности Луи Беду. Мне казалось, что внешность у него была не совсем та, что надо. Почему-то я был уверен (что, конечно, не особенно умно), что у преступника должна быть какая-то особая внешность, разумеется, не такая, как у этого пятидесятилетнего пухлого коротышки, чьи слащавые манеры и тихий голос больше бы подошли канонику, живущему на свое законное жалованье, чем Джеку Потрошителю. С другой стороны, я бы никогда не подумал, что этот порядочный коммерсант, столь высоко чтимый нашим кюре, мог предаваться излишествам страсти. Я был просто поражен, узнав, что он содержит в Тулузе столь требовательную любовницу. И все-таки я не мог поверить, чтобы в Альби под личиной уважаемого Луи Беду орудовал новый доктор Джекил и мистер Хайд.
На Старом мосту я столкнулся с комиссаром Лаволлоном и дюжим крепышом, которого раньше мне видеть не доводилось. Мы с Лаволлоном знакомы целую вечность. Практически он прослужил в Альби всю жизнь (ему осталось, наверное, года два-три до пенсии), и когда я еще был практикующим врачом, мне не раз приходилось выступать судебным экспертом. Особенно я ценил в этом изящном человеке ту непритязательную элегантность, с которой он выполнял свою работу. Человек начитанный, Лаволлон посвящал немногие часы досуга изучению латинской поэзии эпохи крушения Римской империи.
— Полагаю, дорогой комиссар, эта ужасная история порядком портит вам жизнь.
— Да, я, разумеется, накануне отъезда предпочел бы обойтись без этого чудовищного дела. Позвольте представить вам комиссара Гажубера из тулузского отделения уголовной полиции, который вместе с помощником прислан к нам на подмогу. Доктор Бовуазен сейчас уже отошел от дел, но знает наш город лучше всех, и я уверен, может вам рассказать немало интересного.
Я, в свою очередь, заверил полицейского из Тулузы, что рад буду посодействовать, и мы расстались, пожав друг другу руки.
Как я и предполагал, Аделина даже не стала меня упрекать за опоздание, хотя оно вышло за всякие рамки. Она лишь метнула в мою сторону ледяной взгляд и ничего не ответила на приветствие. За столом она ни разу не разжала губ, а я в отместку отказался от копченой свинины с чечевицей, хотя люблю ее больше всего на свете. Аделина сочла это за удар ниже пояса и не убрала со стола, пока я не ушел к себе. Холодная война полыхала до вечера. Я капитулировал за ужином. Густой суп, приготовленный с тонким знанием дела, пробудил в моей душе благодарность, одержавшую верх над самолюбием.
— Сроду не ел такой похлебки!
Ответа не последовало. Но я добавил:
— Я бы съел вторую тарелку.
Половник безмолвно взметнулся в воздух и опустился в мою тарелку столь же беззвучно. Разделавшись с супом, я откинулся на спинку стула и произнес:
— Все-таки вы потрясающая мастерица, Аделина!
Тут я заметил легкое подрагивание между левым крылом носа и уголком губ и внезапно вспыхнувшую искру во взгляде. Я продолжал гнуть свое:
— Даже в «Харчевне Святого Антония» вряд ли смогут приготовить такую изумительную вещь.