Затерянный исток

А после того страшного вечера дни смешались в однотонную массу, а бессонные ночи не могли уже дать ответ, что реально, что тепло. С молоком ребенок будто высасывал из нее саму жизнь.

Хатаниш, доселе старающаяся быть безмолвной и полезной, свято веря в то, что благоденствие окружающих зависит от ее милосердия, ухмыльнулась, что обухом распластало ее умиротворенное лицо. Она уразумела, что отомстила мужу единственным способом, на который была способна. Настал миг воспользоваться той крупицей власти, которая у нее осталась.

Блеск недосягаемости Арвиума и бесконечного ожидания, чтобы он обернулся к ней в перерыве между своими делами, вмиг сменился ожесточенностью против любого его слова. Грудь ее будто распирало что-то металлическое, расширяющееся внутри не дающим дышать комом. Из мечтающей о ласке любимой дочери она стала угрюмой тенью, годящейся лишь для каждодневной работы. После травмы ее похищения и вынужденной близости с чужим мужчиной те крупицы энергии, которые у нее еще были, рассеялись в опущенные руки и нежелание смотреть в зеркала. Она привыкла к темени и неясной боли.

Она так много прощала во имя любви, огромной, всеподчиняющей… Что теперь это стало бессмысленным. И любовь, ради которой нужно было приносить такие жертвы, казалась чем угодно, но не счастьем. И душа требовала отмщения, справедливости, восстановления гармонии.

– Я тебя любила больше гор. Больше травы. А ты только брал, ничего не кидая взамен и не замечая мою работу. Так будь же ты проклят, у тебя нет сына! Не ты хранитель Исина, а советник правителя Сиппара!

Молчание длилось непозволительно долго. Арвиум сглотнул, а Хатаниш отчего-то больше не страшно было смотреть в его чернотой налившиеся глаза.

– Ты носила дитя…

– Ты так и не удосужился подсчитать месяцы… То, что я родила сына на два месяца позже должного срока.

– Он надругался над тобой?

Хатаниш холодно вздернула бровь.

– То, что он делал, возбуждало во мне отвращение.

– Но ты даже не хотела возвращаться! – заорал Арвиум. – И выглядела вполне цветущей в подаренных тряпках!

– Я была рабыней! Рабыней!!! Понимаешь ты, что это такое?! Единое лишнее движение – и меня бы растерзали или вышвырнули бы на улицу под ноги голодной толпе! Не время было думать, хотелось выжить. Но даже когда меня увели в Сиппар, я отгоняла от себя твои постылые действия. Молила, чтобы ты пришел.

– Но как так вышло?.. Ты же носила ребенка…

– Я потеряла дитя, как только он притронулся ко мне.

Арвиум не знал, что чувствует кроме ненавистного чувства упущенных благ и неясного сожаления, что до сих пор не дали всходов его связи с женщинами. В любом случае, Исин был слишком мал, чтобы обращать на него внимание… Усталость и замерзшее ожидание будущего накатывали на него притягивающими к земле волнами.

– Я… я не виню тебя, – пробормотал он без разрывающей злобы, как она ожидала.

Только сейчас, испытав сочувствие к ее потухшему взгляду вместо ускользающей, хоть и заторможенной прелести былого, Арвиум осознал, насколько давно жена стала ему безразлична. На смену сочувствию наползло сожаление о разрыве, который закономерно сменил неосознаваемые мгновения с ней.

36

Лахама покачивалась и завороженно разбивала таблички с рецептами лечения смертельных опухолей, расположенных в женской груди и на коже – лекари веками выводили эти способы из тотальной темноты. Анафеме предавались и полузабытые мифы с историей славной Уммы.

Взяв в руки очередную табличку, Лахама помедлила. Должно быть, припоминая упущенную юность, окрашенную начертанной на ней историей. Герой мифа от невозможности выбора между двумя женщинами был пронзен настолько, что за спутанностью не удавалось разобрать его самого. Скрутились его руки, стали ветвями… Он не умер, а перешел в иное состояние.

Амина с криком вырвала из ее рук эту табличку.

– Что ты творишь?! – завопила она. – Ты прежде говорила, что клинопись разбивать нет нужны, они уничтожат ее сами. Диапазон чужого опыта для них невыносим!

– Я недооценивала Сиппар. Мне хотелось видеть их неотесанными дикарями. Но, даже невзирая на топорность их взглядов, они вполне догадаются воспользоваться нашими новаторствами.

– Так пусть пользуются! Иначе зачем мы увековечивали все это, как не для людей, пусть сиппарцев!

Лахама застыла. Прежде она видела в Амине мягконравного человека, которым пыталась командовать. А теперь та командовала ей, когда что-то, поистине волнующее ее, наконец, вклинилось в сиюминутность.

– Надеюсь, ты не успела уничтожить свое тайное знание? Которое даже для меня было запрещено, – Амина смотрела на верховную жрицу с горячечным отчаянием и проглядывающей за ее пеленой нелепой, но стойкой надеждой.

Лахама стеклянным взглядом смотрела на Амину, будто не признавая ее.

– Тайное знание… Это оно и есть.

– Рецепты мазей от опухолей?

– Ведь ни одно знание не приходит просто так, это результат упорных наблюдений с умением вовремя сделать вывод.

– А как же благословения свыше?..