Затерянный исток

Лахама познала что-то важнейшее, высшее, что Амина так и не уловила, и осталась привязана к своими мелким и упоительным интересам. Потому что каждодневное течение жизни и внутренние процессы с вытекающим из них фонтаном виделись ей высочайшим смыслом человеческого существования.

Но играть в жизнь оказалось интереснее и безопаснее, чем проживать ее. Амина давно интуитивно понимала это.

– Быть может… – простонала Лахама. – Общество наше стало настолько духовным, что распалось. Не может дать отпор врагам, не имеет сильного лидера, потому что это никому не интересно. Залюбленные нами же горожане не спешат испытывать нелепицу содранной в битве кожи… И им нужна встряска, чтобы продолжить существовать. А после распада мы вновь канем в зверства, пока растущее благосостояние и увеличение знаний не приведет вновь к появлению столь же разморенного поколения. И цикл повторится.

– Умма с ее судебными тяжбами о наследстве и близко не походит на это описание. Да и недостижимо оно. Когда-то мы спорили об этом. Не знаю уже, кто выиграл.

– Никогда уже не быть прежней… Жизнь теперь лишена своего главного обаяния… И чувства притуплены, растворены.

У Амины свербело сердце. Цельные люди умеют чувствовать ярче средних. А теперь и Лахама стала средней. Перекрылась ее уникальная жила.

– Мы вынуждены жить в мире, написанном не только нами, но и другими людьми.

Лахама не отозвалась на это, но немного погодя начала тоном, близким к не свойственной ей ранее обиженности.

– Галла все это время приходил ко мне и вел напыщенные беседы, что бы он сделал на месте жреца… И как однажды он покончит со своей жизнью, чтобы, наконец, узреть центр вселенной и ее начало… Моим словам он не верил. Я убеждала, что сама вселенная – это уже то, что он понимает, что узреть и понять можно и здесь. Да и он слишком слаб, чтобы впрямь пойти на заявленное. Иногда лучше не задумываться – упадешь в бездну. Обрушенность и интенсивность земной жизни лишь побуждали его ускользнуть в неизведанность мистического. Он так просил меня посодействовать тому, чтобы стать жрецом… А я только смеялась над ним, как и все вокруг. Ведь я всю жизнь так ратовала за то, чтобы мужчины не лезли хоть в одну лакомую сферу жизни.

– Он называл тебя ненастоящей жрицей, потому что ты борешься за власть.

– Как раз потому я и настоящая. Власть, религия и богатство – одно и то же. Они занимаются регулированием человеческой жизни, чтобы в совокупности властителям было удобнее.

Лахама помолчала. Амина боролась с затягивающей тоской, которая от жрицы медленными щупальцами плелась к ней.

– Нет ничего глупее, чем верить во что-то и тем более положить на это жизнь. Верить не во что. Все не существует. Все лишь создано искусственно. А наверняка мы не знаем ничего и можем ошибаться абсолютно во всем. В собственных чувствах, которые меняются несколько раз на день, в открытиях, в прошлом, в будущем. В отражении. Все, что мы имеем наверняка – собственно тело и то, что помним. Мы приходим сюда обнаженными и всю жизнь живем так. И внутри одного тела можно одно и то же явление принимать по-разному исходя их предпосылок собственной личности.

– Пойдем со мной.

Лахама улыбнулась той ненавистной Амине улыбкой, которая не допускала возражений из-за несуществующих препон.

– Я останусь там, где я была и имела значение.

Амину охватило паническое, режущее и смердящее чувство, что никто из них не верит в произнесенное и нисколько, на деле, не заботится об обществе, о котором так остервенело разглагольствует. Что им важны только они, а нужды остальных они нисколько не понимают, потому что не хотят, а не потому, что не могут. И что как бы не различались мифы, ментальность, корень всего один – обособленность каждого человека, но его невозможность существовать в одиночестве. Разрыв поистине трагичный.

– Амина, – окликнула ее Лахама, когда та уже выходила. Окликнула почти застенчиво, отбросив свою непринужденную потребность забивать собой.

– Да?

– Ты была права. Нам не обязательны величественные храмы, лучше водопровод и сытость каждого ребенка. Возможно, когда человечество, наконец, поймет это, у нас больше не будет Арвиумов.

– Или… – усмехнулась Амина, – не будет ни интереса жить, ни пищи для ума, которая могла бы дать удивительные всходы. Ни потрясающих событий, о которых затем напишут лучшие умы. Ты как-то сказала, что тяжесть нищих – оправдание их несостоятельности. Эти слова грызли меня долгие месяцы. Но теперь происходящее окончательно убедило меня, как ты ошибалась при всей своей правоте. Как бы ни был силен наш дух, есть обстоятельства могущественнее нас. И Арвиум, попавший в жилу желаемого не им одним – одно из них. Здесь нам сила духа не поможет.

37

Бередилась ночь, глубоко вгрызаясь в глаза своим студеным светом. Амина и Этана потерянно молчали перед нависшей карой богов.