Появилась Симона с тележкой, на которой красовались оба ее торта. Поскольку гостей было в десять раз меньше, чем предвиделось, решили зажигать свечки только на шоколадном. Франк ловко задул их по кругу, но одна из свечей – витая, в самом центре, – продолжала гореть; он сильно дунул на нее еще раз, огонек было сник, но тут же вспыхнул снова, как будто насмехаясь над усилиями человека. Франк наклонился над тортом, дунул изо всех сил, и свечка погасла. Гости, конечно, зааплодировали и хором закричали: «С днем рождения, Франк!» – но у всех остался какой-то осадок, смутное предчувствие беды. Один из друзей, преподаватель, потребовал: «Франк, с тебя ответная речь!» – но тот замотал головой. Симона разрезала торт на огромные куски, несмотря на протестующие крики: «Мы уже наелись!» Не спорила одна только Елена, она быстро покончила со своей порцией и поздравила Симону, сказав, что такого торта она в жизни еще не пробовала. Симона тут же предложила ей второй кусок, такой же огромный, но Елена ответила, что столько ей не осилить, и предпочла доесть начатый с тарелки Марсьяля.
Они вышли из ресторана все вместе, поблагодарив Симону и Марко за их старания и обещав вернуться завтра, чтобы доесть и допить то, что осталось. И пошли прогуляться по берегу моря, в наступившей наконец темноте; лето вернулось, им было хорошо и казалось, будто они одни в целом мире. Елена и Франк приотстали от компании; она начала расспрашивать о его жизни, и он выдал ей слегка приукрашенную версию, умолчав о своих тайнах и горестях. Рассказал, что приехал в Алжир по своей воле, чтобы участвовать в возрождении этой страны; такая история звучала убедительно и была более волнующей, нежели реальная; правда, теперь она действительно стала для него реальностью. Люсьен время от времени оборачивался и с удовольствием констатировал, что они прекрасно столковались, хотя при этой мысли ему было как-то не по себе. А все остальные смотрели вперед, делая вид, будто не замечают, что затевается у них за спиной.
На самом деле Франк, которому только-только стукнуло двадцать три года, был слишком молод для двадцатидевятилетней женщины. Правда, эта разница в возрасте не так уж бросалась в глаза: Елена тщательно следила за своей внешностью, выражением лица, за каждым словом. Она давно выработала стратегию выживания во враждебной среде, это стало ее второй натурой. «Ничего страшного, что он моложе меня, – думала она, слушая, как Франк описывает ей свою работу в Институте планирования, – с таким мужчиной мне будет легче поладить».
Из всех пляжей в окрестностях Алжира – а их были десятки, как к востоку, так и к западу от города, – они предпочитали Сиди-Феррух, с его золотистым песком и рощей с зонтичными соснами, почти у самой воды, где можно было устраивать пикники, не боясь беспощадного солнца, читать или подремывать в волшебном уединении, вдали от людских скопищ.
– Ты представляешь, сколько мог бы приносить стране такой волшебный пейзаж? – спросила Елена.
– Туризм для нас не является приоритетом, – ответил Франк. – Мы больше ориентируемся на развитие промышленности, способной создать рабочие места, – сталелитейной, нефтехимической. Вот что будет содействовать подъему страны.
– У меня на родине вся экономика находится под контролем государства; для тяжелой промышленности это вполне естественно, но вот с легкой – просто беда. Мы проводим отпуска в Венгрии; поскольку это коммунистическая страна, нам не нужны иностранные паспорта. Зато там есть все, что душе угодно: бутики, бары, маленькие ресторанчики, а в магазинах и на рынках – овощи и фрукты, рыба, мясо и колбасные изделия всех сортов, каких у нас в Чехословакии в глаза не видели; я уж не говорю о джинсах, майках и прочих чудесных вещах. По вечерам на берегу озера Балатон устраивают балы, танцуют чардаш, слушают музыку; в некоторых кинотеатрах показывают западные фильмы; и все стремятся провести там хотя бы неделю-другую. Венгры живут туризмом, им повезло больше, чем нам. Главное отличие в том, что в венгерских ресторанах с посетителями обращаются вежливо, стараются угодить, тогда как у нас подают одно-единственное «дежурное» блюдо; оно стоит недорого, но вкус отвратительный.
– Я смотрю, ты восхваляешь капитализм.
– Пойдем купаться, давай воспользуемся здешним социалистическим раем.