Земли обетованные

Прошло восемь месяцев; Елене скоро предстояло возвращение к северным туманам. Она со страхом ждала истечения срока своего контракта и обратилась в чешское посольство с вопросом: нельзя ли продлить ее пребывание еще на год, мягко, но настойчиво уверяя коммерческого атташе, что обожает эту страну и хочет вложить свою скромную лепту в дело построения социализма в Северной Африке; в конце концов она уговорила его послать запрос в Прагу. Спустя два долгих месяца пришел ответ: о продлении контракта не может быть и речи!

У Елены не осталось выбора.

По воскресеньям Франк и Елена ездили на Мадрагский пляж и, если вода была слишком холодной, просто загорали. В один из таких воскресных мартовских дней стояла прекрасная, солнечная погода. Франк сидел на пляже и редактировал коллективный доклад о создании учебного института нефтехимии для инженеров и техников; над этим документом пришлось трудиться целых полгода. Вдруг к его полосатому красно-белому шезлонгу подошла Елена и, положив руку на плечо Франка, спросила: «А что, если нам пожениться?» Сперва Франк принял это за шутку, потом понял, что она говорит серьезно, начал что-то несвязно бормотать и выглядел таким растерянным, что Елена решила сказать ему правду. Но не всю, а только часть правды – ту, что совпадала с ее официальной историей:

– Моя миссия кончается через шесть месяцев, но я не намерена возвращаться в Чехословакию, а хочу остаться здесь, с тобой. Сам по себе брак не имеет значения, но если мы будем официально женаты, никто не заставит меня уехать отсюда. И мы сможем спокойно жить вместе.

Она почувствовала, что Франк готов уступить и выполнить ее просьбу. Но именно в этот момент Елена, обычно столь осмотрительная, допустила глупейшую ошибку: вместо того чтобы просто улыбнуться с самым невинным видом своему будущему мужу, она решила подстегнуть судьбу:

– И потом, когда мы будем женаты, то сможем путешествовать, уехать отсюда; я давно мечтаю, что ты покажешь мне Францию.

– Это нужно обдумать, – ответил Франк каким-то странным тоном и снова углубился в свое досье.

Как бы ни относиться к Франку, он отличался сентиментальным характером – например, питал привязанность к французским деньгам, которыми расплачивался до сих пор, находя неприглядными новые алжирские купюры; однако срок обмена уже подходил к концу. Вот почему в понедельник, 8 марта 1965 года он решил навести порядок в своем бумажнике, битком набитом записками, визитками, уже не помещавшимися в кармане пиджака. Вывернув его на стол, он обнаружил во внутреннем отделении завернутый в старую квитанцию пластиковый пакетик, в котором лежал клевер-четырехлистник, подаренный отцом в день отъезда. Он давно уже не вспоминал ни об отце, ни о Сесиль, ни о Мишеле; все это осталось в прошлом, а на него навалилось достаточно много нерешенных проблем, чтобы воскрешать призраки былого. Рассортировав бумаги, он оставил самые нужные и задумался, глядя на клевер: куда его определить – в лишнее или в нужное? В конечном счете Франк решил оставить его у себя, просто на память об отце.

Ох уж эта сентиментальность…

Он отправился на Главпочтамт, чтобы обменять деньги, и на авеню Марны успел вскочить в трамвай. На улицах царило непривычное оживление, но Франк, поглощенный чтением газеты, не заметил этого. На углу улиц Исли и Анри Мартена трамвай застрял: мостовую заполонили женщины и дети, мешавшие движению транспорта. Франк вышел из трамвая вслед за другими пассажирами и стал пробираться сквозь толпу, которая двигалась к улице Исли. Навстречу ему с громкими криками шагали тысячи женщин. Это была демонстрация, ее участницы размахивали десятками бело-зеленых знамен и несли плакаты, объявлявшие о Дне женщин, организованном Союзом алжирских женщин, чьи руководительницы, одетые по-европейски, шагали сомкнутыми рядами во главе процессии. За ними следовала густая толпа демонстранток, многие из которых прикрывали головы косынками, шарфами, а то и чадрами. Некоторые выкрикивали в громкоговорители лозунги солидарности со своими ангольскими или эфиопскими сестрами, находящимися пока под колониальным игом. Франк укрылся в подворотне, глядя на это нескончаемое шествие; постепенно кардинальные воззвания манифестанток сменялись более конкретными требованиями: «Мужчины, в кухню!», «Мужчины, займитесь уборкой!», «Займитесь детьми!», «Займитесь домом!». Чем дальше, тем категоричнее звучали лозунги: «Займитесь собой, а мы сами о себе позаботимся!», «Научитесь мыть посуду!» – этот последний призыв все подхватывали особенно охотно; женщины смеялись, выкрикивали хором «Ю-ю!», а мужчины-алжирцы, наблюдавшие за шествием, слушали все это с кислыми минами. И тут внимание Франка привлекла фигура одной из женщин.

Она шла в их рядах, прижимая к себе маленького мальчика и выкрикивая вместе с остальными: «Вся власть женщинам!» Миг спустя она скрылась в гуще толпы, он потерял ее из виду, на ее месте возникли другие, и Франка взяло сомнение: да точно ли это она или ему просто померещилось?