Зеркало наших печалей

– Будьте столь любезны, помогите, это доброе дело займет у вас не больше двух минут!

Она подошла ближе, почувствовала запах мужского пота и посмотрела парню в глаза, добавив улыбке оттенки мольбы и заведомой благодарности. Такой взгляд мог растопить любое сердце. Бедняга затравленно оглянулся, но никто не пришел ему на помощь.

– Я хотела бы посмотреть список отказников за июль тысяча девятьсот седьмого года.

– Это невозможно! Инструкция запрещает!

Выкрикнув ответ, архивариус почувствовал облегчение и, желая показать, что разговор окончен, принялся стаскивать люстриновые нарукавники.

– Что значит «запрещает»?

– Таков закон! Никому не дозволено читать эти документы, никому! Можете сделать запрос в министерство, но они наверняка вам откажут. Всегда отказывают.

Луиза побледнела, и ее растерянность взбодрила чиновника, он как будто отыгрался за свое недавнее излишнее волнение. Ему бы следовало указать посетительнице на дверь, но он почему-то молча разглаживал ребром ладони многострадальные нарукавники и тряс головой, как вымокший под дождем попугай. Его губы медленно шевелились и как будто повторяли: «Таков закон… таков закон…» Луиза протянула руку, коснулась серого люстрина, и вид прелестных женских пальцев с розовыми миндалинами ногтей сокрушил сердце архивариуса.

– Но кто узнает? – вкрадчиво спросила она. – Большинство ваших коллег дезертировали!

– И не просите, мадемуазель, не могу, меня уволят!

Выдав сей железный аргумент, он вздохнул свободнее: никто не вправе просить его рисковать работой, карьерой, повышением, будущим, жизнью, наконец!

– Ну конечно, я понимаю! – воскликнула Луиза.

Облегчение архивиста сменилось радостью: визитерша поняла его мотивы, и теперь он может рассматривать ее в свое удовольствие. Что за лицо, какое обаяние, а рот, а глаза, а улыбка! Девушка между тем продолжала улыбаться, и он ответил, и захотел поцеловать красавицу или даже дотронуться до нее, коснуться пальцем губ… потрясающих, невероятных.

– Посетители не имеют права, – сказала Луиза, – но вы… Вам ведь не запрещено.

Молодой человек так удивился, что даже рот разинул и издал вздох, больше похожий на предсмертный хрип.

– Вы заглянете в папку и прочтете мне несколько строчек вслух! Этого ведь вам никто не запретит!

Луиза легко угадывала мысли собеседника – мешанину логических рассуждений, признания в бессилии и желания нарушить все запреты, – это было тем легче, что просьба доктора Тирьона раздеться повергла ее в то же состояние.

– Только тысяча девятьсот седьмой год, – доверительным тоном добавила она. – Июль.

Она с самого начала понимала, что парень капитулирует, но, увидев, как он с опущенной головой идет в соседнюю комнату, устыдилась. Да уж, такая победа не делала ей чести. «На что еще ты готова пойти, лишь бы прочесть проклятый список?» Луиза вздрогнула, услышав шаркающие шаги: архивариус возвращался. Он принес огромный том с каллиграфической надписью на обложке «1907» и открыл его, медленно и неуклюже, как будто ему мешал водолазный костюм. Молодой человек молча листал страницы и, кажется, не понимал, что должен сделать или сказать.

Луиза спросила, пустив в ход педагогический прием:

– Что означает слово «матрикула» над этой колонкой?

– Номер, он позволяет быстро находить нужные папки с делами.

И вдруг обрадовался, как будто нашел спасительный выход:

– А их тут нет!

Это была победа.

– Они в здании Дирекции государственных больничных учреждений или органов государственного призрения!

Чиновник горделиво указал пальцем себе за спину, на окно.

Луиза велела себе ни о чем не думать и сконцентрировалась на списке.

– В июле было три отказника, – сказал архивариус, вспомнив, что согласился читать вслух: – «Первое июля – Абеляр, Франсина».

– Я ищу мальчика…

Мальчик оказался один.

Значит, это он.

Тот, кто нужен Луизе.

– «Восьмое июля – Ландрад, Рауль. Матрикул 177063».

Он захлопнул книгу записей.

Луизе явился новый мир. Она мысленно повторяла имя Рауль, нелюбимое, но вдруг засверкавшее иными красками. Ему сейчас должно быть тридцать три года. Что с ним сталось? Возможно, он давно мертв… Нет, это было бы слишком несправедливо! Она жила, не имея ни сестры, ни брата, ни кузена, а мать скрыла, что у нее был сын.

– Вы сказали, документы хранятся в здании Дирекции государственных больничных учреждений или органов государственного призрения!

– Там все закрыто.

Он сам не верил своим словам, просто пытался защититься от очередной просьбы и стыдился этого. Луиза молча ждала.

– У меня есть ключ, – едва слышно произнес он, – но папки нельзя выносить из здания.

– Я все понимаю, мсье. Но вы можете сходить туда, и вряд ли закон запрещает вам взять с собой сопровождающую, так ведь?

Бедняга совсем расклеился:

– Посторонние не имеют права…

– Но я не «посторонняя»! – воскликнула Луиза, накрыв его руку ладонью. – Мы ведь уже подружились, ведь да?