Зет

Нет, не может быть, он не одинок. До него тысячи людей, теперь уже мертвых, не успели даже подумать обо всем том, о чем он сейчас думает, связать между собой разные картины жизни, прежде чем все живое будет сдано в архив вечности. В детстве он любил переводные картинки. Потом переводные картинки превратились в настоящие. И он мечтал. Ему хотелось объехать на корабле весь свет, побольше повидать. Месяц назад он один дошел от Марафонского холма до Афин с греческим знаменем в руках, отшагал один, да, один, сорок два километра. Марш мира. Борцов за мир. Ради мира на этой земле. Чтобы не повторился Вьетнам. Чтобы не повторилась Хиросима. Слово мир, выложенное из хлеба, из французских булок. В то воскресенье состоялась экскурсия на пароходике «Радость» на остров Эгина; остров опять был оккупирован немцами, на сей раз туристами; матери борцов Сопротивления ожидали в приемной свидания со своими сыновьями, двадцать лет просидевшими в тюрьме, а немцы, теперь уже одетые по-другому — вместо сапог и автоматов у них были шорты и фотоаппараты, любовались солнцем, которое спешило закатиться, словно возмущенное несправедливостью жизни. И вдруг старуха в трауре из Каламаты узнала его: «Ах, доктор, нескончаемы мои муки и горе. Сыночка повидать я приехала сюда. В чем он провинился? Шестнадцать годков было ему в ту пору. Что он тогда понимал?» — «Verflucht!.. Sehr gut!.. Neßkaffee![6] Храм Афэи!» И возвращение на «Радости», ставшей печалью. Как можно перенести все это?..

— Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами божьими, — сказал он тогда.

В это время в зале появились два жандармских офицера, просивших выключить репродукторы.

— Меня ударили вот сюда. — Зет указал им на свой рассеченный висок.

— Мы гарантируем вам безопасность при выходе из этого здания, — пообещали они. — Вас будет сопровождать отряд полицейских. Не беспокойтесь.

— Я беспокоюсь не о себе. Я беспокоюсь обо всех тех, кого вы видите в этом зале.

— Меры будут приняты. Но пока есть приказ выключить репродукторы.

— Репродукторы нельзя выключить. Многих, очень многих сторонников мира, которые пришли к клубу, мы вынуждены были не пустить в зал, потому что вместе с ними ворвались бы хулиганы. Эти люди сейчас на улице. Они должны слышать то, что здесь говорится.

— Это возбуждает оппозиционно настроенную толпу.

— Долг полиции — разогнать ее. Митинг идет у нас. Не у них. Куда смотрят полицейские? Они явились сюда, чтобы охранять или предавать нас?

— Но, господин депутат...

— В последний раз я призываю Прокурора, Генерала, Префекта, Номарха и Министра защитить жизнь Спатопулоса. Судьба его до сих пор неизвестна.

14

Префект влетел в гостиницу, где сидел перепуганный Спатопулос.

— Ваши единомышленники, господин Спатопулос, считают, — сказал Префект, — что вас похитили и истязают, как в гангстерском фильме. Поэтому разрешите, пожалуйста, мне сопровождать вас, мы пойдем в клуб, а то репродукторы без конца повторяют воззвания господина Зет.

— Что здесь творится? — возмущался Спатопулос. — Где мы находимся? В Катанге?

— Воззвания Зет возбуждают людей.

— Почему вы не вмешиваетесь? Почему не разгоняете толпу?

— Уже начали ее разгонять.

Когда они шли по площади, Спатопулос услышал, как полицейские говорили:

— Теперь, ребята, расходитесь, завтра его прикончите... Подайтесь немного назад.

А когда они были на пороге клуба, за их спиной раздавались голоса:

— Может, здесь есть еще дверь и через нее они сбежали от нас?

— Сволочи, вы умрете!

— Зет, ты умрешь!

— Что здесь творится, господин Префект? — повторил Спатопулос более решительным тоном. — Вы разве не слышите, что они кричат? Почему вы их не арестовываете? Куда смотрят люди, облеченные властью?

Спатопулос поднялся на третий этаж и вошел в зал, где выступал Зет.

15

Он пришел, подумал Зет при виде Спатопулоса. Он, как Лазарь, вернулся с того света. До этой минуты я считал, что он пропал, погиб. А он вернулся. Но что с теми, кто никогда не вернется и не пришлет нам никакой весточки? Со всеми мертвыми, которые оставляют след в нашей крови и никогда не требуют от нас того, что мы требуем от них. У ночи нет тайн: это огромный черный прямоугольник, такой, как дверь. И те двое офицеров настаивали на том, чтобы мы выключили репродукторы, потому что репродукторы пронзают ночь, оставляя в ней брешь.

Я должен говорить. Люди, сидящие передо мной, требуют, чтобы я говорил. Но когда Лазарь воскрес, он сказал только: «Я хочу есть». Эти слова значат: я начинаю жизнь сначала. Я голоден. Я снова требую справедливости, равенства, мира.

В ручей забрели две коровы. Солнце стоит высоко в небе, и я не могу придумать, куда укрыться от его яркого света. Что еще мне сказать? Я не знаю. Когда телефон долго не звонит, то кажется, что все о тебе забыли. И все- таки ты, нет, не ты, а твой образ живет в воспоминаниях женщин, в мечтах юношей. Если меня убьют, я стану для других таким вот образом. Лицом без тела, которое будет искать правосудия, закрепившись в памяти других людей.