Зет

Коммунизм в нашей стране, кровавый коммунизм, в недалеком прошлом проливший целые реки греческой крови, пытается воспользоваться этим случаем не только для того, чтобы подорвать репутацию нашего государства за границей, но и чтобы вызвать волнения внутри страны. Мы полагаем, что при данных обстоятельствах правительство должно принять решительные меры. Прежде всего надо НЕМЕДЛЕННО РАСПУСТИТЬ антиправительственное общество «Бертран Рассел» и организацию «спекулянтов миром», которая используется сегодня воинствующим коммунизмом в качестве боевого оружия».

Тело, заключенное в вагон, как в тюрьму, не видит ничего. У него нет памяти. Оно лишилось памяти в среду вечером, без двух минут десять, когда наступила клиническая смерть. С этой минуты все органы и чувства Зет перестали функционировать. Тело, его прекрасное тело атлета, продолжало существовать само по себе, как колеса в перевернувшейся машине, потеряв всякую связь с тормозами и коробкой передач — все при катастрофе превратилось в обломки, — продолжают сами по себе вертеться в воздухе. Так вот и тело, оно тяжело дышало, изумляя врачей. А врачей было много. Некоторые приехали из-за границы. Из Венгрии, Германии, Бельгии. Они были бессильны помочь. Их поражало, что организм еще жил, в то время как все его мозговые и нервные центры вышли из строя. Организм отказывался умирать. Умирать было рано. У тела, лишенного головы, была своя жизнь. Потом тело это перестало противиться смерти. И теперь оно спокойно совершало свой путь к могиле. Душу возмущало не то, что она вынуждена была покинуть тело и наблюдать за его вскрытием. Конечно, приятного мало — выбросить свой костюм, пришедший в негодность, и видеть, как его кромсают на части у тебя на глазах. Но она прошла уже через это. Ее возмущало другое: ведь один судебно-медицинский эксперт «с самого начала, еще до вскрытия, заявил, что независимо от данных, полученных при вскрытии, исключается, что перелом был вызван ударом, полученным тогда, когда Зет находился в вертикальном положении. Единственной причиной перелома может быть удар о такую твердую поверхность, как асфальт». Грустная работа у судебно-медицинских экспертов. Но смерть далека от политики. Одно дело — допустить профессиональную ошибку, рассуждала душа, а другое дело — заниматься мелкой политикой на трупе. Пусть мелкая политика останется уделом живых. Для мертвых пусть существует только большая политика. А этот судебно-медицинский эксперт, явившийся из Афин без всякого приглашения, прислал вскоре из столицы своему коллеге в Нейтрополь заключение для подписи. Но последний вместе с двумя другими врачами придерживался противоположного мнения, Он считал, что перелом был вызван ударом по голове, и не подписал бумаги. Тогда афинский эксперт вынужден был составить другое заключение, где он писал, что допустим случай «перелома в результате удара тяжелым предметом по голове, но я лично такую версию отвергаю» Все это удручало душу.

Поезд бешено мчался. Он несся через равнины и горы, и казалось, что движется засов, закрывая большое серьезное дело. Но засов был похож на те сломанные пряжки, что с одной стороны застегиваются, а с другой расстегиваются. Ведь никакое дело не мог закрыть летевший без остановок поезд. Дело оставалось открытым, как широкие ворота в разгар лета. Поезд гудел и несся стрелой, словно чувствуя за собой вину. Родственники с ужасом думали что готовит им грядущий день. Жена ничего не видящими глазами смотрела в окно. Ее мысли были прикованы к соседнему вагону, где, точно в темнице, был заперт он, без света, без воды, без пищи, в то время как жандармов кормили обедом... Он был мертв, а его убийцы спали спокойным сном. Она поднялась со скамьи, но не в состоянии была сделать ни шагу. Поезд превратился в тюрьму на колесах. Силы покидали ее. Она задыхалась. Не подать ли сигнал опасности? Но она не могла отделаться от преследовавшей ее картины: он в маске, дышит с трудом, пульс его постепенно слабеет, а вокруг врачи, уже не верящие

в чудо... Горы сменялись горами, поля — полями. Но она ничего не видела.