Зет

— Опять о том же. Мне передали пожелание одного очень высокого лица, которое я не хотел бы огорчать. Я спрашиваю себя: если все эти люди, занимающие столь ответственное положение, крайне обеспокоены, значит, на то есть основания. Значит, могут произойти нежелательные волнения. При последнем телефонном разговоре мне сказали, что ожидается кровопролитие, что жизни сотен людей угрожает опасность. На мне лежит огромная ответственность. Я в чрезвычайно затруднительном положении, чада мои.

— Ваше преосвященство, — сказал тогда двоюродный брат Зет, — не произойдет никаких беспорядков. Вы можете быть спокойны. Впрочем, если вы откажетесь предоставить церковь святого Элевтерия, то ваш отказ возмутит народ и получит соответствующую оценку за границей. Речь идет о человеке, погибшем с христианской проповедью на устах, с проповедью мира и любви».

Май — жестокий месяц. Плоды земли вновь возвращаются в землю. Нет больше молодых всходов. Теперь всё, налившись и отяжелев, как колосья, возвращается к своей исходной точке. Всему конец. Даже память исчезает. Возможно, она будет жить в других людях, напоенная другой кровью. Его память, память души и тела, иссякнет, погаснет. И все же нет, нет, думала смертная душа. Не может, не должен прийти всему конец. Там, где падет один герой, встает народ. Я не могу, не должна умереть. Когда, как умереть? Я не знаю. И ты, дорогое, любимое тело, будешь помнить меня. Будешь помнить меня вечно, потому что я очень любила тебя. Будешь помнить меня. Ты, тело, радовавшееся морю, когда солнце тебя утомляло, желавшее любви даже помимо моей воли, ты, тело, не забудешь меня. Когда ты будешь покоиться в земле, вспомни, как я тебя любила, и ты никогда не умрешь. Любовь моя, если бы я могла сейчас взять тебя за руку! И ты, тело, говорило бы со мной, смотрело на меня. Я устала. Как, почему всему приходит конец? Прежде чем я успела на тебя налюбоваться, прежде чем я свыклась с мыслью о разлуке с тобой. Ты слишком неожиданно покинуло меня; я хочу обнять тебя, а натыкаюсь на острые углы и слышу завывание ветра. Я без тебя как пустая цистерна.

«Некоторое время архиепископ сидел в задумчивости. Потом, обратившись к представителю ЭДА, сказал:

— Вы мне ручаетесь, что не произойдет никаких волнений?

— Мы даем вам слово, ваше преосвященство, что с нашей стороны будет соблюдаться полный порядок. Если порядок будет нарушен, то только по подстрекательству правительства и полиции.

— Прекрасно! Я уступаю вам церковь святого Элевтерия, и да поможет вам бог!»

Тело, которое любили и боготворили на спортивном поле и у костра, тело, при самом страшном отчуждении настолько близкое мне, всего один вечер побудь со мной, а потом я разрешу тебе уйти. Но меня изгнали так внезапно! Никогда не думала я, что ты можешь принадлежать другой. Что же теперь будет? Как мне недостает твоих рук, только твоих рук, их трепета! Без тебя я одинока. Я буквально не нахожу себе места. Ничто меня не радует, ведь я не верю в переселение душ. Я тоже исчезну, превращусь в пар, в воздух, колеблемый птицами во время их перелетов. Ужасно одиночество, когда я без твоих нервов, бесчувственная, не могу взорваться от негодования. Твои нервы — это нитки теплого свитера, который распустили. Я носила этот теплый свитер, и мне принадлежал мир. Ты обнимал своими руками людей, жизнь, и мне было уютно. Теперь ты уйдешь. Теперь ты уйдешь. А я останусь одна.

Одиннадцать часов пятьдесят шесть минут. Приближается железнодорожный состав особого назначения, и его гудок скорбным эхом отдается под сводами вокзала. Машинист тормозит, останавливает поезд. Народ толпится, толкается, пытаясь пробраться вперед, к двери закрытого товарного вагона, превращенного в катафалк Зет.

С двери вагона срывают печать. Гроб, засыпанный цветами, покрывают национальным флагом и переносят на другой катафалк, ставят в машину. И море людей расступается, дает дорогу мертвому депутату.

Минута молчания. Потом слышится тихое рыдание и тут же громогласное «ура!».

— Зет, герой, ты не умер!

— Зет, ты всегда будешь с нами!

Вокзал сотрясают рукоплескания, а затем звучит национальный гимн, исполняемый тысячью уст.

К вагону Зет-4383 железнодорожный служащий прикрепляет табличку: «Вход запрещен ввиду дезинфекции».

Траурная процессия движется медленно, и душа ликует, видя сверху, что великое множество тел защищает ее тело. Сверху все люди со знаменем в центре кажутся одним телом, как на плащанице.

Улицы преображаются. Огни превращаются в свечи, тающие вдали вместе с шествием. А полицейские, сопровождающие гроб, похожи на воинов, что с оружием в руках обрамляют крестный ход.

Его везут в церковь, к улице Метрополеос. Там его оставят до воскресенья, дня воскрешения из мертвых. И народ все более тесным кольцом окружает покойного, чтобы его не выкрали римские солдаты.