Зет

Он прочел газету в своей мастерской. Новость поразила его как гром среди ясного неба. Ему надо было во что бы то ни стало работать: вчерашний заказ не был выполнен, а бакалейщик ждал мебель; ради этого он и вызвал вчера Янгоса, но тот. видите ли, не мог заниматься перевозкой, у него оказалось более важное дело, убийство человека, а Никитас не мог найти другой грузовичок, потому что была среда, магазины рано закрылись, и стоянка, где обычно можно было нанять машину, опустела; ему необходимо было работать, но руки его словно одеревенели, и газета упала на пол. Глухонемой подмастерье, подбежав, поднял ее и с обычной улыбкой протянул хозяину. Но Никитас отстранил парня, идиотская улыбка которого впервые взбесила его. Он стал метаться из угла в угол по мастерской, не находя себе места. При взгляде на полированные гробы из орехового дерева ему делалось жутко. Нет, он должен что-то предпринять. Не может он один знать правду и сидеть да помалкивать. Чем тогда отличается он от своего подмастерья? На его лице тоже застынет навсегда идиотская улыбка.

Никитас не принадлежал ни к лагерю левых, ни к лагерю правых. Он не принадлежал ни к какому лагерю. Читал он, конечно, правые газеты, ведь что ни говорите, у него была своя мастерская и поэтому уйма врагов. Позавчера в доме напротив кто-то собрался открыть такую же мастерскую, как у него. Никитас заволновался, побежал в полицию, и в конце концов ему удалось сорвать планы конкурента. Но из-за этого он терзался теперь еще больше.

Только что в газете он прочел о несчастном случае на улице. А он знал, что Янгос вчера вечером собирался убить человека. Как мог он молчать в таком случае?

Ему казалось, что этот день никогда не кончится. На плечи его словно легла непосильная тяжесть. Никто, кроме него, ничего не знал. В полдень он купил афинские газеты. Во всех красовалась фотография Янгоса с усиками. Янгос — подонок, хвастун, полное ничтожество — стал вдруг известен всей Греции. Никитас ему позавидовал. Если бы он пошел к Следователю и рассказал то, что было ему известно, его фотография появилась бы тоже в завтрашней газете. Скромный столяр внезапно бросает свою обычную работу и становится знаменитостью, как... Конечно, не как Янгос, которому принесло известность совершенное им преступление. Его, Никитаса, прославит на всю Грецию благородный поступок. Когда в полдень он шел домой, то смотрел на людей, равнодушно проходивших мимо него, и представлял себе, как после сделанных разоблачений он, всем известный и знаменитый, войдет в автобус, идущий к Сорока Церквам, и пассажиры предупредительно будут уступать ему место.

Мать приготовила для него к обеду шпинат с рисом. Увидев, что он ест без всякого аппетита, поглощенный чтением газеты, она озабоченно спросила:

— Что с тобой, Никитас?

— Ничего, — ответил он, даже не взглянув на нее.

— Зачем ты накупил сегодня столько газет?

— Хочу прочесть об одном преступлении.

— О каком преступлении? Отец убил свою дочь?

— Нет.

— Братья рассорились, не поделили земли?

— Нет.

— Какой-нибудь ненормальный из сумасшедшего дома...

— Нет.

— Какое же преступление, сынок?

— Один мой знакомый вчера в нашем городе убил депутата парламента.

— Господи боже мой! А откуда ты его знаешь, Никитас?

— У него есть машина, и я вызываю его, когда мне нужно что-нибудь перевезти.

— Сынок, какой же это депутат?

— Коммунист.

— Тогда и поделом ему.

— Перестань, мама. Чем этот человек виноват? Он приехал сюда, чтобы выступить на митинге, а Янгос, которого я знаю, напал на него из-за угла.

Мать надела старые очки и склонилась над газетой. Сначала она рассмотрела фотографии, а потом прочла по слогам заголовок: «Несчастный слу-чай на ули-це. Постра-дал де-пу-тат ЭДА...»

— Ешь, сыночек, а люди пусть себе бесятся. К чему тебе лезть на рожон?

Никитас вытер салфеткой рот и встал из-за стола.

— Есть еще сладкое, — сказала мать. — Погоди, принесу.

Но он не стал ждать. Он и дома не находил себе места. Никитас пошел опять в мастерскую. Углубленный в свои мысли, молча проработал он до самого вечера. Домой он вернулся поздно. Там его ждала сестра. Видно, ее вызвала мать, обеспокоенная поведением Никитаса.

— Я все раздумываю, — сказал Никитас сестре, — пойти ли сообщить обо всем Следователю или лучше молчать? — И он поделился с ней своими соображениями.

— Ты что, с ума сошел? — набросилась она на него. — Хочешь всех нас впутать в эту грязную историю? Хочешь, чтобы мой муж, государственный служащий, потерял место? Зачем тебе это надо? Разве ты дал мне приданое? Я сама нашла себе мужа. Мы живем с ним душа в душу. А теперь... И не смей думать об этом. Слышишь, Никитас? Впрочем, так ему и надо, этому депутату. В газетах пишут всякую чепуху. Партия ЭРЭ не способна на преступления. Она способна только на хорошие дела.

— Ну, ладно, ладно, хватит, — пробормотал он. — Любишь ты шуметь.