Зет

Никитас принялся кричать. Никто не шел. Он попытался встать на ноги, но понял, что сил на это у него не хватит. Тогда он подполз к окну и увидел, что больничный сад полон полицейских. Он с трудом добрался до кровати и улегся на нее, чуть не уронив пузырь со льдом на пол. Страшная боль не унималась. Он вспомнил две руки, как клешни краба, высунувшиеся из машины. Кто это был? За что его?.. И почему ни один полицейский даже не пошевельнулся? Провезли ли наконец гроб? Может быть, вся собравшаяся на улице толпа прошлась по нему, и из-за этого у него теперь нестерпимо болят кости? Значит, сестра его была права? Значит, ему не следовало давать показания?

При мысли об этом все в нем восставало. Он еще дешево отделался, но промолчать он не мог, нет. Разве вправе был он пройти мимо такого преступления? Героем он никогда не был, но он никому не позволит затронуть свою честь... Тут вдруг дверь, как в детективном романе, сама собой распахнулась, раздался чей-то повелительный голос, и в палату вошел какой-то мужчина в сопровождении целой свиты и, присев на кровать Никитаса, отрекомендовался Генералом.

— Как это, мой дорогой, ты ухитрился упасть на улице и разбиться? — были первые его слова.

— Вы смеетесь надо мной?! — вполне искренне воскликнул Никитас.

Генерал ехидно посматривал на пузырь со льдом, этот тюрбан, красовавшийся на голове у больного. И Никитас в свою очередь глядел на воспаленные глаза посетителя и две маленькие складочки в уголках его рта, удерживали, словно прищепки грязное белье на веревке, ироническую улыбку. Вдруг он встрепенулся, узнав наконец Генерала, маленького царька в городе, и приподнялся в кровати.

Наклонившись над ним, Генерал внимательно осмотрел его, отыскивая следы ушибов, и, словно не замечая их, сказал шутливо:

— И ты еще будешь утверждать, что тебя избили?

Хотя пузырь со льдом приятно охлаждал голову, Никитас почувствовал, как кровь прилила к его лицу. Он не мог поверить, что Генерал пришел сюда лишь ради того, чтобы посмеяться над ним. А он лежит один в палате на сорок коек, неизвестно в какой больнице, да к тому же еще под охраной полицейских! Э, нет, слишком дорого обошлась ему эта история! Он продолжал смотреть в лицо Генералу, который буравил его своими колючими глазками, отыскивая в нем хотя бы малюсенькую трещинку, чтобы залезть в душу. Оба они молчали. Наконец Генерал встал, открыл окно, «чтобы хоть немного проветрилось», как он заметил с выразительным жестом, означавшим, что только так очищается голова от всякой мути, а потом, подойдя снова к постели своей мягкой лисьей походкой, покровительственно похлопал Никитаса по плечу и пробасил:

— Ты же наш парень, как мог ты сделать такое?!

Никитас понял намек. У него был кум, офицер жандармерии, и это, безусловно, знал Генерал. Но чем он виноват, если все его родственники приняли сторону Янгоса? Ему, Никитасу, известна правда — правда, которая всю жизнь давила бы его тяжелым камнем, если бы он не отбросил этот камень прочь от себя.

— Ну, возвращайся подобру-поздорову в свою мастерскую, — бросил перед уходом Генерал, — принимайся за работу и забудь все. Мы подыщем для тебя квартиру получше.

И он ушел, оставив букет чертополоха, не дававший Никитасу покоя. Помимо всего прочего, Генерал нагнал на него страху, не сказав ничего конкретного. Немного погодя пришла медицинская сестра, чтобы сменить пузырь со льдом, затем явился судебно-медицинский эксперт, тот самый, который настаивал на том, что Зет не ударяли дубинкой, а что он «ушибся о мостовую». Сначала он поставил больному термометр — у него была температура 37, 8, — осмотрел ушибы и под конец сказал, что все это пустяки и что через несколько дней Никитас сможет опять работать, главное, чтобы он не навлекал больше на себя неприятностей.

— То есть? — спросил Никитас.

— Вы сами знаете, что я имею в виду, — ответил врач.

— Значит, меня не ударяли по голове?

— Вы поскользнулись и упали.

— Тогда я сниму пузырь со льдом.

— Нет, пожалуйста, не делайте этого.

— Одно из двух, господин доктор: или меня ударили по голове и нужен пузырь со льдом, или ничего подобного не было, и тогда пузырь не нужен.

Врач тоже заронил ему в душу сомнение. «Неужели все они косо смотрят на меня»? — думал с тоской Никитас. Он стал уже забываться тяжелым сном, но тут явился Прокурор, третий по счету посетитель. Тот самый Прокурор, к которому он шел давать показания, когда на него напали.

— Сколько лет состоите вы в партии? — ни с того ни с сего спросил его Прокурор.

— В какой партии?

— В левой.

— Я никогда не был ни в одной партии. Если я непременно должен где-то числиться или кому-то сочувствовать, то знайте, что я болею за футбольную команду ПАОК.

На другой день Никитас прочел в газетах о том, что он «сам себя избил».