Зет

Сестра ушла, предварительно обрушив на него всевозможные проклятия. Больше всего его задело, что она обозвала его эпилептиком. Он никогда не страдал эпилепсией. Однажды в детстве у него был какой-то припадок после того, как ребята на улице ударили его по затылку. Но эпилепсией он никогда не страдал.

Никитас лег спать. Он страшно устал, хотя днем в мастерской не особенно надрывался. Долго лежал он и думал. Свет Никитас погасил, чтобы мать не догадалась, что он не спит. Он словно балансировал на вертящемся шаре, на одной половине которого было написано: «Иди», а на другой: «Не ходи». Когда шар вращался быстро, обе половины сливались вместе. У Зет осталась жена и двое детей. Он был врачом, доцентом, образованным человеком. Зачем понадобилось этому хвастуну Янгосу лезть не в свое дело? Ну и подлец! Наконец Никитас заснул и увидел сон. Будто Янгос перевозит для него мебель; стол и стулья падают с машины и убивают людей. А в ответе он, Никитас, потому что мебель принадлежит ему. Потом в полдень он ложится в мастерской отдохнуть, как всегда, когда у него много работы. Вдруг дверь открывается, на пороге стоит Янгос с пистолетом в руке и говорит: «Выбирай для себя гроб! — И показывает на те самые гробы, полировкой которых он тогда занимался: — Предатель!» — «За что ты меня, Янгос, за что?» — «Не тяни. Скорей. Ну, раз, два, три...» Никитас вскочил с кровати. Он был весь в поту. Наконец-то рассвело. Он побрился, надел свой выходной костюм и, явившись добровольно к Следователю, дал показания о том, что было ему известно.

Теперь на его тени точно выросли два рога. Два человека следили за ним. Куда бы он ни шел, они не отставали от него ни на шаг. А потом появилась машина без номера. Он нарочно делал большие прогулки по центру города, а машина на расстоянии двадцати-тридцати метров следовала за ним. Однажды к нему пришли адвокаты, члены комитета защиты мира, и сказали, что он сделал большое дело. Что он своими показаниями раз и навсегда исключил возможность «несчастного случая». Что он должен держаться. Как бы его ни запугивали. Ради блага Греции. Ради всеобщего блага.

Он согласился с ними. Но как ему жить дальше?.. В своей мастерской он теперь боялся появляться. Целыми днями слонялся он по улицам. Никитасу казалось, что стоит ему где-нибудь остановиться, присесть на минутку, как он тотчас попадет в ловушку. Тут вон настоящего депутата избили, а другого даже прикончили, неужели ему не устроят засаду? Устроят непременно, вопрос только — когда. Но он не сдавался. Он был крепкий орешек. Чем больше упорствовали враги, тем больше упорствовал и он.

Наконец его вызвал к себе Прокурор. Сегодня утром Никитас отправился к нему. Он вышел из дому и, чтобы обмануть преследователей, совершил настоящую прогулку по верхней части города, выпил кофе в кофейне «Мелодия», где прежде играл в тавли, затем, встав из-за столика, огляделся по сторонам и впервые за последние дни не обнаружил поблизости таинственной машины. Он прошел по улице святого Димитрия и, миновав кладбище Благовещенья, вышел на проспект, ведущий к прокуратуре. Он шел справа по тротуару в группе студентов, среди которых были и будущие священники, как вдруг на площади Синтривани увидел толпы людей и ряд машин на углу, битком набитых полицейскими в касках, зажимавшими в коленях винтовки, похожие издали на большие пасхальные свечи. Он спросил, что происходит, и ему сказали, что скоро здесь провезут останки погибшего депутата. Никитас почувствовал гордость, ведь он первый отодвинул камень и вытащил на свет отвратительного червяка. И, приободрившись в присутствии такого множества полицейских, он стал пересекать площадь с фонтаном.

Он шел быстро и не успел опомниться, как возле него остановилась грузовая машина; из нее, точно клешни краба, высунулись две руки и, схватив его за ворот пиджака, подтянули к самому кузову; оглушенный ударом по голове, он успел только крикнуть: «Я ранен!» И тут ему померещилось, что из фонтана полилась алая кровь, потом вода в нем сделалась зеленой, голубой, белой, красной, как в балете, который показывали на Международной выставке, затем последовал второй удар, от которого земля дала трещину, и оттуда забила черная струя.

Никитас пришел в себя в огромной палате на сорок коек, где он был единственным больным. Пахло больницей. Над его кроватью висела табличка, очевидно для записи температуры. Он почувствовал, что на голове его лежит какой-то тяжелый предмет, и, ощупав его, догадался, что это пузырь со льдом. Но он никак не мог понять, почему все остальные кровати пустуют. Если бы хоть одна живая душа была поблизости, он мог бы поговорить, узнать, что с ним произошло.

Голова у Никитаса болела. Неужели ему проломили череп? Но в таком случае, наверно, шла бы кровь. Нет, к счастью, голова уцелела. Но надолго ли? А что, если это тюремная больница? Если все про него забыли? Если все теперь радуются, что он здесь?