Зет

— Разве ты сводил меня хоть раз в кино или пошел со мной прогуляться? Вечно ты шлялся со своими красотками, а я сидела дома и вышивала. Когда кто-нибудь из твоих дружков спрашивал, как я поживаю, ты злился. Ты думал, что он собирается за мной поухаживать, и еще надежней запирал меня дома. Как я тосковала по отцу! Он был куда добрей. По крайней мере разрешал мне ходить в кино. А ты никогда... Ну вот, я вышла замуж, живу счастливо и не собираюсь возвращаться в твой дом, а ты ни с того ни с сего решил разрушить мою семью. Я уже сказала тебе и не устану повторять: ты врун. Спутался с какими-то янгосами, подлецами и негодяями. С кем поведешься, от того и наберешься. Неужели до тебя не доходит?

— Скажи мне, Роксани... Но сначала успокойся. Сядь сюда.

— Почему ты сегодня не брился? Хочешь, чтоб тебя принимали за мученика?

— Сядь, — повторил ласково Никитас. — Так, прекрасно. И не реви. — Она достала платочек из сумки и вытерла слезы. — А теперь ответь мне: если бы к тебе пришел человек и сказал, что его жизнь в опасности, неужели ты не сделала бы ничего для его спасения? Не предупредила бы его близких? Не сообщила бы в полицию? И я сделал ничуть не больше. Я рассказал то, что знал, желая помочь людям.

— Кому? Левым?

— Разве ты не понимаешь? Полицейским! Чтобы они выполнили свой долг. И судьям. Хотел помочь всем.

— Ты оказал услугу только этим сволочам, коммунистам. Таким, как Никос — агитатор в нашем квартале. Видел ты когда-нибудь, чтобы он сделал добро человеку? Он только умеет впутывать людей в неприятности. Коммунисты на тебя нажимают, я уверена. Как только ты сделал свое заявление, ты попал к ним в лапы. Я ненавижу их.

— Роксани, видно, ты меня совершенно не знаешь или просто мелешь чепуху.

— Ты сам мелешь чепуху!

В это время в палату неожиданно вошел молодой блондин с умным лицом, представившийся как журналист из Афин.

— Я расскажу вам, что произошло с моим братом, — обратилась к нему все еще взволнованная и всхлипывающая Роксани. — Ведь вы сами не знаете, что пишете в газетах.

— Вы присутствовали при том, что произошло?

— Нет, но это не имеет значения. Скорей всего, моего брата никто и не думал избивать. Могло произойти что-нибудь одно из двух: или он случайно споткнулся, или у него закружилась голова и он упал на мостовую. А если его избили, то левые, чтобы поднять шумиху.

Никитас заговорщически подмигнул журналисту: пусть, мол, Роксани выскажется.

— Вы настаиваете на этом? — спросил журналист.

— Я уверена, что права, — продолжала Роксани. — Невозможно представить себе, чтобы в партии ЭРЭ оказались преступники, способные на такие мерзости. Господин Караманлис стремится к порядку, к прогрессу. Нарушают порядок другие.

— Если не ошибаюсь, вы сейчас поддерживаете версию полиции, которая пытается выставить вашего брата сумасшедшим. Полиция не располагает данными, чтобы обосновать эту странную версию. Может быть, у вас они есть?

— Какие данные?

— Есть у вас свидетели, которые могут подтвердить, что ваш брат, споткнувшись, упал на мостовую?

— Нет, у меня нет.

— Тогда как же вы можете выдавать его за сумасшедшего?

— Я не говорю, что он сумасшедший. Нет, нет. Просто своим упрямством он может кого угодно свести с ума.

— При чем тут упрямство?

— Ведь он упорно настаивает на том, что его избили.

Тут Никитас, не выдержав, вмешался в разговор:

— Роксани, ты не все сказала господину журналисту. Ты умолчала, например, о том, что ты член женской организации ЭРЭ в районе Сорока Церквей и что твой муж государственный служащий.

— Я член ЭРЭ и не скрываю этого! — став пунцовой, закричала Роксани. Схватив свою сумку и ни с кем не попрощавшись, возмущенная, она выбежала из палаты.