Зет

— Я не вынесу больше, — приподнявшись в кровати, заговорил Никитас, как только сестра его со злостью захлопнула за собой дверь. — Нервы мои не выдержат. Вот уже три дня тянется эта история. Все точно сговорились и стараются сделать из меня сумасшедшего, но я не поддаюсь. Когда тебя принимают за сумасшедшего, то вскоре сам начинаешь верить в это. Но тут дело обстоит иначе: они все считают себя вполне разумными людьми, а мне представляется, что я единственный здравомыслящий человек среди этих безумцев. Они на каждом шагу подставляют мне подножки, стараются доказать, что я плету всякую чушь, что подтасовываю факты, как мне выгодно. Но я не гонюсь ни за какой выгодой. А они гонятся. И я не с ч и - таю их сумасшедшими, а просто знаю, что они сумасшедшие. Поэтому я мог бы не волноваться. Но от долгого лежания нервы мои расстроены. К тому же меня замучали страшные головные боли: точно вот здесь, через голову, проходит ток. Не привык я валяться в постели. Я места себе не нахожу. И одному в палате мне страшно. Мне страшно, потому что знаю: чем больше буду упорствовать я, тем больше будут упорствовать они... Поглядите, пожалуйста, стоит ли за дверью часовой. Меня все время преследуют кошмары, мне мерещится, что часовой оставил свой пост, а тогда сюда могут ворваться негодяи, которые хотят меня линчевать. — Журналист открыл дверь, но часового не обнаружил, — Опять его нет. А ведь я просил, чтобы меня ни на минуту не оставляли без присмотра. Очень просил. Как вы проникли сюда?

— Вместе с молочником.

— Как?

— Молочник принес для больных простоквашу. Сторож впустил его. А я вслед за молочником проскользнул в калитку. «Кто вы такой?» — спросил меня сторож. Я честно сказал. «Воспрещается», — сонно пробормотал он. Но я сделал вид, что не расслышал, и быстро зашагал к больничному корпусу. Сторож поленился за мной гнаться, да к тому же в темноте почти ничего не было видно. Потом в коридоре я налетел на капитана жандармерии, который сидел на стуле как истукан. Я спросил его, можно ли мне пройти в палату, но он ничего не ответил. И я грешным делом подумал, не умер ли он. Подошел к нему, похлопал его по плечу. Он слегка мотнул головой. Здесь, в Нейтрополе, насколько я заметил, люди суровые, хмурые, неразговорчивые. Наконец я оказался в палате. Мне хотелось бы от вас непосредственно узнать, что произошло. Вечером я отошлю репортаж в газету.