Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Манон была разочарована. Это был вовсе не искатель золота… Это был школьный учитель, может быть из Обани. Может быть, даже из своих, деревенских… И все же он что-то из себя представлял. К тому же он рассуждал о минералах таким приятным голосом…

Вдруг она вспомнила о ноже, который надеялась оставить себе под тем предлогом, что не нашелся его владелец. Но владельцем ножа являлся тот, кто был сейчас перед ее глазами, – школьный учитель… Она сделала несколько шагов назад, чтобы ее не было видно, и достала из холщовой сумки свою находку, которая ей так понравилась. Поцеловав отполированную никелированную ручку, она бросила нож, и он упал в заросли дрока за спиной своего хозяина.

Послышался шорох ветвей, затем лязгающий звук. Уголен поднял голову.

– Э-э! В нас бросают камнями! – сказал он.

– Это не камень, – возразил Памфилий. – Как будто вспышка.

– Ой-ой-ой! Если тебе мерещатся вспышки в девять утра, стало быть, ты уже на рассвете приложился к бутылочке! – стал подтрунивать над ним Анж.

– Клянусь могилой своих родителей, я выпил только чашку кофе, перед тем как прийти сюда, – торжественно заявил столяр.

Учитель пошарил в кустах, наклонился, поднял что-то и удивленно протянул:

– Да это же мой нож!

– Надо же! Вы его потеряли? – спросил Памфилий.

– Я потерял его в холмах четыре или пять дней тому назад.

– Вы шли по этой дороге?

– Точно нет, я впервые в этой лощине.

– Вот диво-то, – молвил Уголен.

– Подумав как следует, я понял, что мог потерять его только недалеко от старой овчарни, где завтракал в тот день, когда наткнулся на коз без пастуха…

– В таком случае это пастушка вам его бросила. Она видела, как вы ели, нашла нож и вернула его вам! – рассудил Памфилий.

– Что, что? Ты хочешь сказать – Манон? – переспросил Уголен.

– Ну да, Манон, дочь горбуна, – отвечал Памфилий. – А кто же еще?

Учитель поднял голову:

– Вы думаете, она прячется там, наверху?

– Как бы не так! Наверняка ее уже и след простыл! – отвечал Памфилий.

– Жаль, я бы хотел поблагодарить ее! – произнес учитель.

– Как же, как же, – хитро подмигнув остальным, проговорил Памфилий, – чего естественнее. Поблагодарить, а может, и поцеловать?

– Уже поцеловал! – отвечал учитель. – После того что вы мне о ней рассказали в прошлый раз, она мне приснилась, и, черт возьми, признаюсь, я несколько раз поцеловал ее!

– И она вам позволила? – задал неожиданный вопрос Уголен.

Памфилий покатился со смеху.

– В моих сновидениях еще ни одна женщина мне не отказала! – важно произнес учитель.

Манон почувствовала, как заливается краской от смущения. Она вскочила и бросилась прочь.

* * *

Спрятавшись под свисающими до земли ветвями старой смоковницы, она сидела, обхватив колени, и думала об учителе, который не был даже искателем золота и который в таком легкомысленном тоне говорил о ней.

Со дня ее рождения только один мужчина целовал ее лоб или волосы – ее отец. Молодой чужак, приехавший из города, отличался неслыханной самонадеянностью!

Он говорил о ней с шокирующей бесцеремонностью, открыто поведал о столь смелом сне, что вдвойне увеличило непристойность его поведения. Впрочем, эта история со сном немного беспокоила ее. Батистина утверждала, что проникать в сны других людей – весьма опасное занятие. Пока вы спите, они зовут вас, заманивают, вынимают из вашего тела дух, и, когда вы входите в их сон, вы уже не можете защищаться; она даже привела пример одной девушки из ее родной деревни, которую влюбленный в нее молодой человек каждый день призывал в свои сны, в результате чего та родила младенца, не понимая, как и почему это произошло. Манон не верила во все это по-настоящему, но все же учитель сделал так, что ее тень побывала в его спальне, целовал ее, сжимая в объятиях, и это может повториться нынче же вечером… Но она тут же успокоилась: он ведь никогда не видел ее! А значит, это была не она, а некое существо, которое он вообразил себе по описаниям других…

Значит, в деревне ею интересовались и говорили нечто такое, что заставляло молодого человека видеть ее в своих снах, – это доказывало, что ничего худого не говорилось. Но кому до нее было дело? Может быть, Памфилию, который казался не такой деревенщиной, как другие. Однако ни он, ни кто-то другой не повстречался ей с тех пор, как произошла трагедия, а ведь тогда она была ребенком!

В конце концов она пришла к выводу, что какой-то охотник из деревни, затаившись в ожидании куропатки, увидел ее… И вдруг ей припомнился тот день, когда она купалась в долине Рефрескьер: кто-то явно шпионил за ней, а когда она заподозрила неладное, бросился наутек, о чем она могла судить по волне, всколыхнувшей заросли дрока. Но кто это мог быть, она и представить себе не могла. Зардевшись, она рассмеялась и спрятала лицо в ладонях.

* * *

В это время Уголен с лопатой на плече спускался к деревне, следуя по тропинке за Анжем и Памфилием. Мысли его крутились вокруг наглости чужака, произнесшего нечто, недостойное звания учителя.