Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Тогда Филоксен, не меняя позы, закрыл левый глаз, широко открыл правый и уперся кончиком языка в правую щеку, так что на ней образовалась шишка; Казимир, поставив локоть на стол под прямым углом к остальной части руки, согнул кисть так, что получилась фигура, напоминающая утиную голову, прижал к ладони безымянный и указательный пальцы, оставив торчать средний, и ткнул им в Эльясена. Тому не было известно, что этот оскорбительный жест описан еще Ювеналом, зато он хорошо знал его значение, а также то, что этот жест требует ответа. Он изо всех сил плюнул в сторону стола.

В свою очередь булочник вооружился сифоном с сельтерской и направил струю на туфли неприятеля, а Памфилий имитировал звук, обычно испускаемый определенной частью тела, чем дал Эльясену явственно понять, во что он его ставит. Зевак заметно прибавилось, они покатывались со смеху. Но уж и Эльясен ответил им так ответил, ничего не скажешь! Обернувшись к ним спиной, он задрал ногу и устроил настоящую пальбу, которая сделала бы честь и слону. Затем вновь повернулся к ним лицом, сорвал с головы шляпу и преувеличенно вежливо раскланялся перед ними, после чего подхватил кувшины и весело побежал за своим ослом… «Нечестивцы» преследовали его различными оскорблениями, такими как «porcas»[63], «cago ei braio»[64], но он не удостоил их поворота головы.

* * *

Мимо кафе все шли и шли хмурые, спотыкающиеся люди в мокрых от выплескивающейся на них воды туфлях. Филоксен был не в силах долго выдерживать столь унылое зрелище.

– Господа, чтобы прийти в себя от всех этих потрясений, я предлагаю вам как следует выпить, но, поскольку конца-краю жутким рожам не предвидится, переберемся-ка мы потихоньку, с соответствующим обстоятельствам выражением лица, в обеденную залу.

– Подобная деликатность чувств восхищает меня! – воскликнул господин Белуазо.

– Я предлагаю это не из деликатности, а чтобы не шокировать избирателя! – отозвался мэр.

– Я могу предложить вам кое-что получше! – вмешался в разговор Бернар. – Несмотря на катастрофическое положение, нынче мой день рождения, и (говорю это шепотом) веселый аперитив ждет нас в школьном дворе. Следуйте за мной.

– И мы тоже? – поинтересовался Памфилий.

– И вы тоже, – отвечал Бернар. – А вот и Лу-Папе с племянником, которые пришли в самый раз, чтобы составить нам компанию.

– Вам компанию? – удивился Уголен, дрожа от волнения и думая про себя: «Она, возможно, еще там. Что они скажут друг другу на виду у всех?»

– Да, пойдемте с нами, – отвечал Бернар.

– Напустите на себя немного грусти, пожалуйста, – прошептал Филоксен. – Не забывайте, что у нас теперь нет воды.

По пути им встретился мясник Клавдий, его тоже позвали с собой, потом Кабридан, который почти не посещал ежедневных сходок: по причине своей бедности он не мог оплачивать аперитив. Учитель и его взял под руку и повел с собой. Старушки, завидя группу куда-то спешащих мужчин, решили, что предстоит общий сбор, на котором будет обсуждаться проповедь и состояние дел с водой.

* * *

Открывая калитку в сад, Бернар столкнулся лицом к лицу с Манон, которая как раз выходила.

– О нет! Нет! Я вас не отпущу! Сегодня вы выпьете с нами! – воскликнул он.

Уголен был в восторге, услышав, что Бернар обращается к ней на «вы».

– Ты слышал, он ей сказал «вы», – склонившись к Лу-Папе, прошептал он ему на ухо и весело подмигнул.

Но Манон, испугавшись такого количества мужчин, хотела сбежать; Бернар, смеясь, загородил ей дорогу, схватил ее за запястье, и бедный Уголен был свидетелем того, как учитель повел его любимую к длинному столу в тени акаций, уставленному стаканами и бутылками. Магали была рада всем, приглашенные расположились кто на стульях, кто на парапете, отделявшем сад от дороги.

– Ну, что вы думаете по поводу услышанной проповеди? – полюбопытствовала Магали.

– А что мы должны думать?.. – ответил Лу-Папе. – Все это, как всегда, одни слова…

– Это слова, но за ними таится некий загадочный смысл, – заметил Бернар. – Разумеется, я не верю, что фонтан перестал давать воду в результате божественного вмешательства…

– Ты известный нечестивец, тем хуже для тебя, – бросила его мать.

– Мне от этого ни холодно ни жарко, – отвечал ей сын. – Однако наш священник как будто намекал на какое-то преступление, о котором ему известно, но о котором он не может открыто говорить, скорее всего потому, что узнал о нем на исповеди.

– Какое преступление? – насторожился Лу-Папе. – Если бы кто-нибудь в деревне совершил преступление, об этом стало бы известно.

Памфилий, сидевший на парапете, свесив ноги, между Казимиром и мясником, слегка ударял пяткой о стену и смотрел вниз.

– Преступление не всегда совершается с помощью ножа или револьвера! – не поднимая глаз, выговорил он.

– Я так понял, что проповедь была к кому-то обращена… – сказал Бернар.

Лу-Папе прямо посмотрел ему в глаза и грубо осведомился:

– К кому же это?

– Да, к кому? – подхватил Уголен.

– Мне показалось, он частенько посматривал на Уголена, – произнес булочник.

Памфилий делано засмеялся и продолжал: