Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

– Особенно когда заговорил о том короле, которого поразила чума, он еще заражал всех подряд!

– Что, что, что?! – вскричал Уголен. – Не хочешь ли ты сказать, что я поражен чумой?

– Недопустимо повторять такое! – строго выговорил Лу-Папе. – Даже в шутку! И потом, он говорил, обращаясь ко всем нам. Да, именно так, я отметил это про себя. Он сказал: «Господь не стал бы наказывать всех за преступление, совершенное одним». Так он сказал. И, упомянув Бастид-Фандю, заметил, что виноваты все, потому как могли бы предупредить, но промолчали.

Он всех, одного за другим, обвел взглядом, и Бернар с удивлением отметил, что присутствующие отводили глаза, а Памфилий – тот вообще понурил голову, развел руки в стороны и уронил их.

Филоксен, также на некоторое время почувствовав себя не в своей тарелке, вдруг схватился за бутылку и стал откупоривать ее.

– А меня поразило в проповеди то, что он воспользовался катастрофическим положением, чтобы попросить о дюжине яиц и об устранении засора в мойке! – проговорил он, смеясь.

В полном молчании он наполнил стаканы, поднял свой и весело провозгласил:

– За ваше здоровье, господин Бернар!

В эту минуту в калитке появился Англад со шляпой в руках, несмело, с улыбкой приближался он к столу.

– Хо-хо! – закричал Филоксен. – Никак почувствовал запах анисовки?

– Да вовсе нет! Госпожа Магали, простите меня и поверьте, я не напрашиваюсь к вам в гости! – проговорил, подходя, Англад.

– Но мы сами вас приглашаем! – ответил Бернар. – Присоединяйтесь!

– Благодарю, господин учитель, не стоит… Со всеми этими событиями не очень-то и хочется пить… Я пришел не ради анисовки, а из-за воды. Дети мне сказали, что пастушка здесь, я хочу поговорить с ней, потому что должен сказать ей кое-что важное для нее.

– Поговорить со мной? – побледнела Манон.

– Да, с тобой, потому как ты, если захочешь, можешь вернуть нам воду.

Манон страшно испугалась: не иначе как этому старику было все известно и он собирался открыть всем правду.

– Я? Но как? – пролепетала она.

– Придя на крестный ход в воскресенье. Придешь?

Она покраснела и вдруг помимо воли выпалила:

– Нет!

Тон, каким это было сказано, поразил всех присутствующих. Англад казался удрученным…

– Тогда вода никогда больше не потечет из крана, – поникшим голосом проговорил он.

– А почему? – поинтересовался Филоксен. – Ты думаешь, что она уже святая?

Бернар повернулся к Англаду:

– Вы придаете такое значение ее участию?

Старик-крестьянин, казалось, был в замешательстве. Он поколебался, покачал головой и наконец выговорил:

– Понимаете, она потеряла отца… Ее некому защитить… А в таких случаях Господь часто принимает заботу на себя… Молитва сироты поднимается к небу, как жаворонок, и Господь наш, Иисус Христос, охотно внимает ей… Нас Он наказал, это ясно, господин кюре так об этом в открытую и заявил… Но она невинна, и даже больше… Если она станет молиться за нас, мы спасены.

Он говорил с глубокой убежденностью и ждал, нерешительно комкая шляпу.

– Да, да, Манон, ты должна прийти… Нужно, чтобы ты спасла наши гвоздики… – скороговоркой проговорил Уголен, вставая со стула.

От внезапно подступившего гнева у Манон сами собой сжались кулаки. Не думая ни о чем, она встала, сделала три шага, остановилась, вернулась к своему стулу, зашла за него, вцепилась руками в спинку и взглянула прямо в глаза Уголену. Кровь отлила от ее лица. Казалось, она вот-вот заговорит, но она сдержалась и промолчала.

– Малышка, – начал Филоксен, – мне прекрасно известно, что эта процессия – жуткая глупость и что, для того чтобы откупорить источник, лучше бы обзавестись огромным пробочником… Но Англад думает, что это поможет, и, должен тебе сказать, он не один такой в деревне. Доставь им удовольствие! Если ты не придешь, они подумают, что крестный ход провалился по твоей вине!

Магали подошла к Манон и положила свою прекрасную руку на плечо пастушки.

– Есть ли у тебя причина отказаться?

Впервые со дня смерти отца девушка чувствовала себя защищенной присутствием Бернара, материнской рукой, лежащей на ее плече, и прекрасным взглядом Памфилия, тайного друга, когда-то нарисовавшего черные стрелы.

– Я не желаю молиться ради преступников, которые украли воду у моего отца, – взяв себя в руки, отчеканила она.

– Браво! – не удержался Памфилий.

Все опустили головы, но Бернар и господин Белуазо удивленно вскинули глаза; Лу-Папе стал стремительно краснеть. Уголен, не сводивший с Манон глаз, улыбался тому, что она так прекрасна, и не понимал того, что она говорит.

– Что это значит?! – вскричала Магали.

– Ничего не понимаю! – растерянно добавил Бернар.

Манон указала пальцем на присутствующих:

– Зато они понимают! Посмотрите на них! Они знают, о чем я говорю и почему Господь наказал их.

– Возможно, но я не знаю! – продолжал Бернар.

– Так ты знаешь, кто этот неизвестный преступник? – испуганно спросила Магали.

– Их двое. Вот они, – ткнула пальцем в Лу-Папе и Уголена Манон.