Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

– Это многое меняет, – отозвался Англад, – это был мой внучатый племянник! Пресвятая Дева, что ты дозволила!.. Он вернулся, и свои же его убили!

– Он и мне приходился родней, – пробурчал Казимир.

– Да, как ни крути, а он был из местных! – воскликнул Памфилий.

– Это не так! – гневно выкрикнул Лу-Папе. – Для мальчика важно, кто его отец! Доказательство – он носил его имя, которое сохранил на всю жизнь! Его фамилия была Кадоре, как и у его отца, кузнеца из Креспена, и родился он в Креспене! А Флоретта была потаскушкой! Останься она у нас, у нее были бы дети без всяких там горбов, такие как мы, и ничего бы этого не случилось! Все по ее вине, все, а я умываю руки! – Он рванул на себя калитку и вышел.

– Мы знали, что Субейраны сволочи, но я никогда не думал, что до такой степени! – проговорил Памфилий.

– Теперь мне все понятно, все, – сказал Англад.

– Что именно? – поинтересовался Бернар.

Англад несколько раз покачал головой и наконец вполголоса проговорил:

– Это из-за Флоретты он так никогда и не женился.

* * *

Лу-Папе в бешенстве, изрыгая ругательства в адрес своего племянника, вернулся в родовой дом Субейранов, где надеялся застать того, чтобы вместе пообедать в этот воскресный день. Над огнем, разожженным из сухих виноградных лоз, поджаривался цыпленок, но Уголен не являлся, к большому огорчению глухонемой, беспокоящейся, что обед простынет.

«Этому обалдую стыдно за то, что он нес, – подумал Лу-Папе. – А девчонка вся в свою бабку… Она никогда за него не пойдет…»

От охватившего его ранее гнева все еще тряслись икры его старых ног… Он сел за стол, набил трубку и налил себе стакан белого вина. В половине второго глухонемая швырнула на стол тарелку с половиной цыпленка, корочка на котором уже слишком подрумянилась. Он машинально принялся есть; невеселые мысли одолевали его.

Никаких угрызений совести он не испытывал, но был страшно разочарован слабостью и наивностью последнего из Субейранов.

«Должно быть, плачет, уткнувшись в подушку, как болван…» – пронеслось у него в голове.

Да и односельчане отказались лжесвидетельствовать, что противоречило сложившимся традициям.

– Странная у них мораль! Скопище свиней, которые предадут и мать и отца… – проговорил он вслух и отправил в рот несколько смокв. – А, знаю, где он! Должно быть, пошел с мулом за водой. И хорошо сделал. Это самое главное. Суд! А гипотека, получается, ничего не значит? Надо бы прилечь, чтобы успокоиться, и перестать злиться, а уж потом пойду искать его.

* * *

Новость о горбуне облетела деревню, толки не заставили себя долго ждать, во всех семьях обсуждалась степень родства с горбуном.

Во время обеда, в этот день состоявшегося позднее обычного, Англад долго говорил с женой Берардой, а близнецы, не переставая жевать, внимали ему.

– Подумай: мой дед Кларий женился на сестре Камуэна-Бородача, который приходился отцом Камуэну-Толстяку. А Камуэн-Толстяк был отцом Флоретты, так что Кларий приходился дядей Камуэну-Толстяку. Так. Значит, это был прадядя Флоретты. А я внук этого прадяди по бабушке Элизе Камуэн. Следовательно, Флоретта приходилась мне кузиной, а ее сын, покойный горбун, был моим внучатым кузеном… Нет, погоди, я думаю, я немного запутался, давай сначала… Значит, так…

– Пе… пе… – попытался вставить слово Иона.

– Не парься, – закончил за него Жозиа. – Потому как ни… ни… ничего не понимаю.

– В любом случае, – отвечала Берарда, – с моей стороны мы тоже родня. Не знаю, как объяснить, но земля в Кантепердри, которую отец дал за нами в качестве приданого, досталась ему от одной из дочерей Камуэна. Помнишь, нотариус прочел нам одну бумагу?

– Так что, детки, вы дважды родня этой девчушке… – подвел итог Англад.

– Если б она захотела, мы были бы… – выговорил Иона.

– Еще большей родней, – подсказал Жозиа. – Я был бы не прочь, чтобы ты женился на ней, потому как бли… бли…

– Близнецы де… де… – никак не мог выговорить Иона.

– Делят друг с другом все, – закончил за него Жозиа.

Вторая половина этого воскресенья выдалась мрачнее мрачного. Чтобы приглушить всеобщее беспокойство, Филоксен объявил о соревновании игроков в шары с премией в двадцать франков (сумма немалая) за первое место и в десять – за второе… Собралось не более дюжины игроков, из которых двое были из Ле-Зомбре – почтальон и какой-то заезжий малый подозрительного вида. Эти люди, в чьих деревнях была вода, лихо выиграли обе премии, поскольку жители Бастид-Бланш, участвующие в соревновании, время от времени отвлекались от игры, чтобы сбегать на маленькую площадь и посмотреть, что там делается. Вокруг фонтана уныло стояли упавшие духом и чего-то дожидавшиеся мужчины, а женщины в это время находились в церкви, на вечерней мессе, и молились.