Железные амбиции. Мои победы с Касом Д'Амато

Спустя чуть больше года после слушаний Гибсон решил встретиться с Вирцем, чтобы обсудить с ним вопросы, связанные с компенсационным пакетом. Перед самой встречей Вирц отправил Гибсону письмо, в котором утверждал, что тот задолжал корпорации Chicago Stadium 6 тысяч долларов. Это было слишком даже для Гибсона. Он многие годы скрывал преступную деятельность Норриса, в конечном итоге был обвинен в Лос-Анджелесе за сокрытие информации о деятельности Международного боксерского совета – и его вот так отблагодарили за все! Вот что он пишет в мемуарах: «Мои славные дни в качестве лучшего боксерского промоутера страны закончились. [Норрис и Вирц] не сделали богачом ни меня, ни Джо Луиса, если уж на то пошло. Они направляли прибыль в свои холдинги, минуя Международный боксерский совет. Мне платили меньше 10 тысяч долларов в год, а соглашение, которого я достиг с Вирцем в 1949 году, определяло мое жалованье на уровне 7200 долларов».

Именно эти обстоятельства побудили Гибсона написать Вирцу письмо следующего содержания: «Вы упоминаете 6 тысяч долларов. А как насчет остатка тех финансовых средств, которые причитались мне, но не были выплачены?.. На нашей встрече их также надо будет учесть, наряду с упомянутыми 6 тысячами долларов. Вы все измеряете деньгами. Вероятно, Вы правы, иначе Вам не удалось бы достичь такого успеха. Но чем Вы меряете человеческую жизнь? Умышленно ли Вы устроили эту хитрую сделку со мной во время нашей последней встречи? Я ведь никогда не имел дел с Карбо до создания Международного боксерского совета, ни о чем не договаривался с ним при организации чемпионатов и вообще крайне редко разговаривал с этим человеком. Я ни с кем не обсуждал результаты поединка между Акинсом и Джорданом. Об этом позаботился кто-то другой, и раз это был не я, значит, меня подставили. Раз уж Вы заговорили о прошлых долгах, пожалуйста, не забудьте также вспомнить о том, что я не получил прибыли – равно как и Джо Луис, несмотря на существовавшую с ним договоренность, – от раздельного проведения финансовых операций Международного боксерского совета, о чем мало кому было известно. Я много размышлял на эту тему в Вашем кабинете, но никогда бы не упомянул и не написал об этом, если бы не Ваше последнее письмо. Предлагаю включить все это в повестку дня нашей предстоящей встречи».

Норрис получил копию этого письма в своем доме в Корал-Гейблз. О дальнейшей судьбе своего послания Гибсон так ничего и не узнал.

Когда подошло время вызвать Норриса, сенатский комитет сделал заседание закрытым. Адвокат Норриса ранее предупредил комитет, что его клиент страдает от тяжелого сердечного заболевания и напряжение в процессе дачи показаний может спровоцировать очередной приступ. С учетом этих обстоятельств был достигнут компромисс – Норрису позволили отвечать на вопросы без посторонних лиц.

Вначале Норрису задавали отвлеченные вопросы. Выяснилось, что ему 54 года, его родители были канадцами и больше всего он интересовался хоккеем. Затем сенатор Дирксен из штата Иллинойс, хорошо знакомый с семьей Норриса, перешел к расспросам, которые могли представить главу Международного боксерского совета в наиболее выгодном свете. Сенатор-добряк назвал глубоко ошибочными сведения о том, что Блинки и Карбо могли выступать «партнерами» этого выдающегося бизнесмена. Их партнерство было не чем иным, как «чисто формальным поддержанием отношений с представителями определенной сферы бизнеса, с которыми невольно приходится иметь дело». Норрис намек понял: «Я никогда не пил кофе с Фрэнком Карбо, пока не приехал в Нью-Йорк, чтобы попробовать себя в боксерском бизнесе. Боксом я больше не занимаюсь, поэтому и сидеть за одним столом с Карбо не планирую. Вся эта история чрезвычайно смутила мою семью. Также она отвлекла меня от увлечения лошадьми, которых я считаю своей второй страстью после хоккея… Вряд ли меня можно отнести к числу поклонников гангстеров. Думаю, что они интересуют меня не больше, чем вас, сенатор, такова моя жизненная позиция». В его речи было одно утверждение, которому можно смело доверять: Норрис не собирался когда-либо пить кофе с Карбо. Они оба предпочитали виски.

Остановившись на утверждении Норриса о том, что он презирает гангстеров, Бономи поднял вопрос о Сэме Гольфисте Ханте – главном киллере Капоне. Норрис был вынужден признаться в давней дружбе с этим человеком, заявив при этом: «Как вы выразились, он действительно слыл мафиозо. Такова была его репутация… Однако для меня он не был той личностью, какой его изображали, и мне не верилось, что Сэм был способен на то, в чем его обвиняли».

Затем Норрис дал Карбо весьма экстравагантную характеристику, изображая бывшего киллера альтруистом по отношению к «падшим менеджерам»: