Железные амбиции. Мои победы с Касом Д'Амато

Как только я стал зашибать бабки, меня уже было трудно остановить. Я поднимался в офис Кейтона и брал там 25 тысяч долларов стодолларовыми купюрами. Одному из парней, которые работали на меня, я заявил, что не позволю деньгам развратить меня: «Самое главное – заботиться о людях. Даже если у меня будет миллиард долларов, меня все равно будут звать Малышом Айком»[178]. Я воображал себя этаким современным Робин Гудом, который занимается перераспределением материальных благ. Я приезжал в Браунсвилл, выходил из машины и раздавал взятые из офиса деньги алкашам и бездомным. Как-то я зашел в магазин спортивных товаров Lester’s и накупил кроссовок разных размеров, а затем раздарил их детворе на улице.

Однако вернувшись в свой уютный белый мир, я не знал, куда себя пристроить, – бродил по дому или часами пялился в телевизор. Я сторонился общества, тренировался и мысленно разговаривал с Касом о том, как мне стать великим боксером. Но я понятия не имел, что, черт возьми, мне бы хотелось сделать в своей жизни, чем бы таким достойным заняться. Я ничего не мог придумать. Мне приходилось иметь дело со всей этой фальшивой чушью о Майке-знаменитости. Я чувствовал себя дрессированной обезьяной. Все, что я делал, заранее продумывалось и просчитывалось, а затем все равно подвергалось критике. Поэтому неудивительно, что, давая после своей победы интервью на телешоу Джо Намата, я заявил: «Если бы Кас был жив, он наслаждался бы всем этим гораздо больше, чем я».

После самого долгого перерыва в своей профессиональной карьере 7 марта 1987 года я провел бой с Джеймсом Костоломом Смитом. Он защищал титул чемпиона мира по версии Всемирной боксерской ассоциации. Перед поединком Кевин сказал журналистам: «Майк сейчас реализует всего около 50 процентов своего потенциала. Кас научил своего подопечного множеству приемов, которые он пока не демонстрировал на ринге, но обязательно покажет, если сохранит интерес к боксу и будет выступать на ринге достаточно долго. В этом случае вам предстоит все это увидеть и убедиться в правоте моих слов». Возможно, это и было правдой, однако я выходил на ринг так, словно он принадлежал мне. Я говорил себе: «Это мой дом, и мне здесь комфортно. Я могу ориентироваться в нем с закрытыми глазами». Мне еще только предостояло стать опытным бойцом, хотя все и считали меня таковым. Думаю, несмотря на то, что я стал чемпионом мира, Кас сказал бы мне следующие слова: «Тебе пока далеко до профессионала». Многие смотрели на меня и думали: «О-о-о, вот настоящий убийца!» Но я все еще был незрелым мальчишкой, и в друзьях у меня ходили шестнадцатилетние подростки.

С моим самомнением в то время творилась какая-то чертовщина. Я просто захлебывался от восторга всякий раз, когда вспоминал, что стал чемпионом мира: «Нет никого на свете, кто мог бы одолеть меня! Я – победитель, и все должны поклоняться мне! Все эти годы я служил, а теперь собираюсь править!» Кас всегда напоминал мне: для того чтобы властвовать, нужно вначале послужить. Он говорил: «При встрече с чемпионом ты понятия не имеешь, как с ним общаться. Ты не можешь предсказать, как люди отнесутся к тебе, когда ты сам им станешь. Поэтому нужно смотреть во все глаза, как себя вести. Встретившись с чемпионом, прояви к нему уважение. И тогда, добившись таких же высот, ты получишь аналогичное отношение к себе».

Несмотря на всю свою браваду, без Каса я чувствовал себя не слишком уверенно. Мне было трудно справиться с постоянным давлением. Ко мне подходили незнакомые люди и говорили: «Я поставил на тебя все, что у меня есть. Ты должен победить, потому что иначе я потеряю дом и моя жена бросит меня». О боже! Я говорил себе: «Мне нельзя подвести самого себя, и я не должен обмануть ожидания этих людей!» На нервной почве у меня на голове в одном месте стали выпадать волосы. Пришлось попросить моего знакомого парикмахера выстричь по обе стороны от этого пятна две полосы, и он изобразил на этом месте чемпионский пояс. Тем, кто не знал, что у меня алопеция[179], я сообщал, что моя стрижка символична. Также у меня развился нервный тик, который свидетельствовал о повреждении седалищного нерва, появились боли в ногах и руке.

Впрочем, я напрасно переживал. Костолом не смог проявить себя в ходе поединка. Я выиграл решением судей во всех 12 раундах. Большинство спортивных журналистов подвергли это решение резкой критике. По их мнению, я не проявил своей обычной агрессивности и наносил только одиночные удары, отказавшись от комбинаций. Это была полная ерунда, ведь все эти липовые эксперты сами не дрались с Костоломом. На самом деле схватка далась мне нелегко. У моего противника были длинные руки, высокий рост – 6 футов и 6 дюймов[180] – и чертовски сильные удары. К тому же в течение всего боя у меня зверски болела шея. Я был уверен, что выиграю, но просто не ожидал от этого парня такого сопротивления. Перед поединком он наобещал невесть что, заявив, что устроит мне настоящее сражение, но у него ничего не вышло.