Отдыхая рядом с Лемэтром днем, шагая рядом с ним ночью, Касси чувствовала не только крепнущие узы дружбы и товарищества, но и растущее чувство восхищения и любви к этому человеку и все большее свое подчинение его сильной воле. К концу четвертого дня они проходили через государственные плантации. Слышались шарканье ног, смех, усталые зевки, обрывки разговоров, то там, то сям — пение гимнов, а затем — опять тишина, нарушаемая лишь нестройным топотом ног; но все эти звуки стали постепенно отдаляться от Касси, когда, присев у края дороги, она сняла туфли со своих натертых ног. Все вокруг нее было погружено в тишину, еще более ощутимую благодаря слабому шелесту кокосовых пальм, пронзительному звону цикад в горько пахнущем кустарнике и неумолчному кваканью болотных лягушек в поросших травой придорожных канавах. Волдыри были не только на пятках, но и на подошвах ног и причинили сильную боль, когда она попробовала пройтись босиком по траве. Вдруг она услышала голос Лемэтра: он искал ее.
— Бен, охи! — крикнула она, и лягушки, испуганные ее криком, умолкли.
— Что случилось? Устала? — встревоженно спросил он, появляясь из темноты.
— У меня такие волдыри на ногах!
Он зажег спичку и осмотрел ее ноги. Затем вынул нож, срезал у ее туфель каблуки и сделал на туфлях по бокам надрезы. Оторвав полоску материи от ее нижней юбки, он перебинтовал ей ноги, а потом тем же лоскутом плотно привязал туфли к ногам.
— Попробуй теперь.
— Теперь лучше. Можно идти дальше, — ответила Касси.
От сознания, что ей больно и она страдает, что они здесь совсем одни, чувства, которые он едва сдерживал, прорвались наружу.
— Ты не должна была идти без чулок. А мне некогда было подумать об этом, — сказал он и обнял ее.
Она не сопротивлялась, не отталкивала его, смеясь, как прежде. Она положила голову ему на плечо. Ей так давно хотелось немного отдохнуть. Руками она обхватила его за шею. Он страстно прильнул к ее губам. Она чувствовала, как он дрожит, и это почему-то было приятно. Лягушки одна за другой снова начали свой концерт. Вдруг Касси отпрянула от него.
— Что с тобой случилось? Надо идти. Пойдем, — сказала она.
Но высвободиться из его объятий было не гак легко: они были похожи на железные тиски.
— Послушай, Касси, ведь я люблю тебя! — прошептал он, и в его низком голосе прозвучали нотки угрозы.
Она почувствовала страх.
— Но, Бен, мы не можем говорить об этом сейчас! — воскликнула она умоляющим голосом, глуховатый тембр которого только еще больше распалил Лемэтра. — Они уйдут без нас далеко. А твое место там.
— Они устанут, остановятся отдохнуть, и мы догоним их, девочка! Скажи мне сейчас же: любишь ты меня или нет? Я не мальчишка, которому можно морочить голову.
Его нетерпение, прерывистое, горячее дыхание и страсть, звучавшая в голосе, напугали ее.
— Нет, нет! — воскликнула она.
Он с силой оттолкнул ее.
— Что ж, если хочешь идти с нами, тогда не отставай. А не можешь, на попутном грузовике отправим тебя обратно, — сказал он с горечью.
Она шла рядом.
— Ты ведь хорошо знаешь, что я дойду не хуже вас всех, — сказала она с тяжелым сердцем. Слезы навертывались на глаза, но она смахивала их сердито, украдкой, чтобы он не заметил.
Он шагал, нагнув вперед голову, словно разъяренный бык.
— Если ты торопишься, то беги, не стесняйся, — сказала она. — Я не могу идти так быстро.
Он умерил шаг. Они долго шли молча, она время от времени страдальчески вздыхала.
— Ты сердишься на меня? — спросил он наконец. Голос его звучал теперь мягче.
— Я? Нет, не сержусь, — ответила она. Она настолько устала, что и сама теперь не могла разобраться в своих чувствах.
Он взял ее за руку.
— Не надо сердиться на меня. Я тоже устал. Этот поход тревожит меня. И я тебя люблю.
Подходя к Марабелле, они остановились у колонки напиться. Когда пошли дальше, он обнял ее. Касси была рада этой поддержке и сама обхватила его рукой за пояс. Он видел, что напугал ее, и дал себе слово впредь сдерживать свои чувства и завоевать ее лаской.
На рассвете они догнали колонну, остановившуюся на отдых в Клакстон-бэй. Отдохнув часок, Бен пошел по лавкам добывать еду и смог немного поспать только после полудня. А когда село солнце, он уже снова будил всех, с гневом и отчаянием убеждаясь, как с каждым днем делать это становится все труднее и труднее. И все же он не мог позволить людям спать столько, сколько им хотелось, потому что лавочники городка второй раз не дадут им еды. Он ходил среди участников похода, подбадривая их:
— Теперь мы идем на стадион в Коуве. Это всего восемь миль отсюда. Если отправимся сейчас, придем туда к полуночи. Спать будем на трибунах — хоть один раз, да под крышей. Поднимайтесь, товарищи, сегодня прекрасная ночь, дождя не будет. Мы хорошо выспимся сегодня. В Коуве много лавок, и завтра нас хорошо накормят.
Они вышли из Клакстон-бэй в восемь вечера. Лемэтр возглавлял колонну, а замыкал ее Француз. Лево- и правофланговые подбадривали женщин и тех из мужчин, которые пали духом или физически слишком устали, а также задерживали колонну, если надо было подождать отставших.
— Держись, Фредерик!