Жемчужина короны

— Сейчас не время говорить об этом. Чего ты так торопишься? Подожди.

— Ты любишь мертвого, — сказал он тихо после паузы. — Это же чепуха! Забудь его! Посмотри, вот рядом с тобой живой человек. Ты думаешь, я не в состоянии обеспечить тебя? Там, где может прожить один, проживут и двое.

— Живой человек, который будет бить меня и командовать мною, если ему вздумается. Как бы не так! Послушай, Бен, завтра нам снова в поход, а я очень устала. Давай оставим этот разговор до возвращения в Файзабад.

Она поднялась, отошла к своей скамье и легла. Лемэтр тоже улегся, но сон долго не приходил к нему.

Утром жители Коувы увидели на стадионе сотни людей: они заполняли трибуны, сидели на траве в тени навеса. Они пришли ночью, налетели, как саранча. В воздухе стоял гул голосов, словно растревожили пчелиный улей. К демонстрантам присоединились еще десятки безработных, по краям шоссе стояли люди, возбужденно разговаривая, споря, жестикулируя. Цепочка полицейских вдоль шоссе не пускала никого на мостовую, чтобы не мешать движению.

В девять утра из подъехавшего полицейского автомобиля вышел Буассон и направился на стадион. Он улыбался и, как всегда, был одет в безукоризненный белый костюм, чем резко выделялся в толпе небритых людей, которые в течение пяти дней спали где попало, не раздеваясь. Темнокожий франт с сигарой, повсюду как тень следовавший за Буассоном, пожимал руки то одному, то другому. На пальцах у него сверкали перстни. За ним следовал помощник полицейского инспектора Примроуз.

Весть об их приезде заметно всколыхнула толпу на стадионе — так ветер вдруг поднимает с земли ворох опавших листьев. Все поднялись и сбились в кучу, стараясь разглядеть Буассона. На лицах одних был написан гнев, другие глядели на Буассона с удовлетворением.

— Значит, они привезли с собой полицию и думают, что остановят нас? — крикнул Француз, весь заросший щетиной, с глазами, налитыми кровью.

— Так как же, друзья!.. — слышался голос Буассона.

Несколько человек что-что кричали ему.

— Этот человек — предатель, не слушайте его! — хрипло выкрикнул Француз.

— А что говорит Буассон?

— Он хочет, чтобы мы разошлись по домам.

— Проделав такой путь?

— Друзья мои, — говорил Буассон, — вам незачем всем идти в Порт-оф-Спейн. Выберите пару делегатов, и я проведу их к секретарю по делам колоний. Он уже ждет.

Кто-то с радостью приветствовал это предложение. Его поддержали другие.

Француз и его друзья снова крикнули:

— Предатель!

Лемэтр с трудом утихомирил их. Он видел, что сейчас не время отговаривать людей от предложения Буассона. Усталые, голодные, они рады были любому поводу избавиться от дальнейших мучений. Среди них было больше посторонних и членов Рабочей партии, чем членов Лиги. И, когда сотни глоток прокричали его имя, избирая его делегатом, Лемэтр не возражал.

— Сохраняйте спокойствие и постарайтесь на попутных грузовиках отправить домой женщин и детей, — сказал он Французу. — Пока это все, что мы можем сделать.

Демонстранты избрали только одного делегата, Лемэтра. Это уже само по себе было признанием авторитета и руководящей роли Лиги борьбы за улучшение условий.

Чувствуя себя скорее пленником, чем делегатом, Лемэтр вместе с Буассоном и полицейскими сел в машину и поехал в Порт-оф-Спейн.

В унылых коридорах Красного дома вестовой, одетый в форму, показался Лемэтру самым беззаботным и довольным существом на свете, особенно когда он, улыбаясь и кивая головой, почти радостно ответил Буассону: «Да-с-сэр!» — на его вопрос, может ли он видеть секретаря по делам колоний. Вестовой был свежевыбрит, в волосах его не запутались травинки, он шумно и уверенно ступал ногами, обутыми в крепкие, громко скрипящие ботинки. И только в кабинет секретаря он вошел осторожно, на цыпочках. Выйдя, он с улыбкой пригласил Буассона следовать за ним, произнося слова таким мягким и вкрадчивым тоном, словно просил прощения за то, что его громко скрипящие ботинки заглушают шаги посетителя.

— Посидите здесь минутку, — уходя, сказал Буассон Лемэтру. — Я предупрежу секретаря, что вы здесь.

Лемэтр сел на один из двух стоявших в коридоре ободранных стульев...

Мимо прошел чиновник в черном альпаговом сюртуке с пачкой бумаг под мышкой. Это был тощий, сутулый пожилой человек с худым красным лицом и слезящимися голубыми глазками в красных веках. Он прошел быстро, метнув на Лемэтра острый взгляд. Губы его быстро шевелились, словно он сам с собой разговаривал. Когда он торопливо просеменил по коридору, он чем-то напомнил Лемэтру морскую свинку. Пышущий здоровьем чернокожий подросток, с гладким, улыбающимся лицом и сверкающими глазами, поднялся по лестнице и что-то сказал вестовому, а затем со страхом поглядел на дверь, за которой скрылся Буассон. Но вестовой беззаботно зевнул и подпер голову рукой. Черный юноша ушел, и воцарилась тишина — тишина архивов и хранилищ. Спустя какое-то время по коридору, недовольно поджав губы, снова пробежал чиновник в черном альпаговом сюртуке. Лемэтр услышал далекий стук машинки — словно мышь где-то грызла толстые папки протоколов.

Так прошло минут двадцать.