Жемчужина короны

И сразу же после своего избрания он внес предложение повысить заработную плату подметальщикам улиц и мусорщикам. Представители промышленных и деловых кругов в Совете подняли шум. Они утверждали, что повышение заработной платы неизбежно приведет к повышению налогов.

— Чего вы хотите? — орал хриплым голосом толстый португалец. — Отнять у одних бедняков, чтобы уплатить другим?

— Отнюдь нет, — ответил ему Джо. — Если для этого понадобится повысить налоги, то мы найдем пути и способы обложить ими в первую очередь крупную торговлю и промышленность.

Это еще сильнее обозлило португальца. Конечно, его меньше всего беспокоило повышение квартирной платы или платы за воду, он просто боялся, что его собственные служащие тоже потребуют прибавки к заработной плате.

Старый Элиас сидел на скамьях для публики и, казалось, был взволнован более других.

— Мальчик сошел с ума! Сошел с ума, как пить дать! — повторил он вполголоса и, открыв рот от неподдельного ужаса, оглядывался на соседей. Он не переставая корил себя: «Это я виноват! Какое право я имел давать ему деньги, чтобы он попал сюда? Ай-ай! Нет покоя на этом свете».

Предложение Джо вызвало возражения и у некоторых членов Рабочей партии. Они были раздосадованы тем, что Джо перебежал им дорогу, и принялись критиковать не столько самое предложение, сколько его «неопределенность» и «нереальность в данный момент»; они не преминули проехаться и на счет «неопытности» Джо.

Заместитель Буассона, темнокожий франт с сигарой, обвинил Джо в том, что своим предложением он хочет нажить политический капитал: ведь ему, несомненно, известно, что некоторые члены Совета давно уже готовят этот вопрос. Другой член Рабочей партии поддержал толстого португальца: как можно повысить заработную плату, не повысив налоги, а кто будет нести их тяжкое бремя, как не бедняки?..

В конце концов мэр Буассон был вынужден создать комиссию по подготовке этого вопроса и председателем ее назначил Джо Элиаса.

Прошло четыре месяца. Наступил март 1937 года. Со дня создания комиссия собралась всего один раз.

На одном из открытых заседаний Городского совета темнокожий франт с сигарой и хищным, словно у ястреба, лицом ехидно спросил, что случилось с комиссией, созданной в ноябре. Он особенно невзлюбил Джо. Это чувствовалось по тому, как он сказал: «Я хотел бы знать, что все-таки с ней произошло» — и, сев боком к столу, вынул сигару изо рта и пустил струю дыма над головами своих соседей.

— Насколько мне известно, она заседала всего один раз, — ответил мэр Буассон.

— Тогда предлагаю создать новую комиссию, — сказал темнокожий.

Джо прервал его.

— Ваша милость, — сказал он, обращаясь к мэру, — пока этот член Совета не устроил здесь очередную дымовую завесу, как член комиссии, я прошу разрешить мне дать разъяснения.

— О какой дымовой завесе вы говорите? Не о той ли, что собираетесь пустить сами? — сердито выкрикнул темнокожий франт.

Мэр предоставил Джо слово. Элиас сообщил, что из четырех членов комиссии один в течение трех месяцев был болен, двое уехали в отпуск и поэтому удалось созвать всего лишь одно совещание. Кроме того...

И, хотя Джо продолжал говорить, обращаясь к мэру, его уже никто не слушал. Два члена Совета, поднявшись со своих мест, ушли на галерку и там о чем-то шептались. «Что они затевают?» — мелькнуло в голове у Джо. Толстый португалец с таким безжизненным взглядом, словно его чем-то хватили по голове, подозвал вестового: тот почтительно взял у него из рук монету и куда-то исчез. Один из членов Совета был погружен в решение кроссворда в газете. Это был хорошо одетый красивый индиец лет тридцати, который имел привычку постоянно подергивать и вертеть шеей, словно ему жал воротничок. Он проделывал это и сейчас, углубившись в кроссворд. Еще один член Совета, уродливый негр, сосредоточенно ковырял в носу, глядя в окно на верхушки деревьев. Вестовой вернулся и поставил перед толстым португальцем большой стакан грейпфрутового соку со льдом. Это, казалось, сразу же вывело из сонного оцепенения двух других членов Совета, и они, подозвав вестового и указывая на стакан португальца, в свою очередь что-то зашептали ему и тоже сунули монеты в ладонь. На скамьях для публики кто-то уже сладко спал. Остальные вздыхали и, недовольно морщась, слушали ораторов, словно каждое слово причиняло им боль. Старый Элиас не сводил глаз с сына. Быстрая смена выражений на его лице напоминала мимику зачарованного зрителя, который со страхом следит за воздушным акробатом, проделывающим рискованные трюки под куполом цирка, и ждет, что смельчак вот-вот сорвется и разобьется насмерть, но вдруг обнаруживает, что акробат — мастер своего дела, и вот уже готов приветствовать его бурными аплодисментами.