Жемчужина короны

— Однако вы придерживались несколько иного мнения в ноябре, когда выступали перед вашими избирателями? — прервал его Джо, ткнув в его сторону пальцем. — Я случайно присутствовал на одном из ваших предвыборных выступлений. Тогда вы говорили, что избирательные ограничения рассчитаны именно на то, чтобы лишить трудящихся права голоса.

— Это бесчестно! Вы извратили мои слова!..

— Это я-то бесчестен? — воскликнул Джо, теряя самообладание. — Да я не взял бы вас помои выносить, не то что в Совет!

Дергая шеей, индиец перебил его:

— Я не намерен слушать здесь всяких хулиганов! Вы открыто поддерживаете и подстрекаете наиболее злостные элементы населения. Если бы мне дали право, я бы всех вас посадил за решетку.

— Ну, это как сказать! Руки коротки!

Старый Элиас, оглядываясь вокруг, улыбался.

Буассон громко стучал молотком.

Джо продолжал защищать свое предложение, но все те, кто поддержал его в споре с толстяком португальцем, были теперь против него. Только один член Совета согласился с его предложением, да и то чтобы рассмотреть его «в порядке дискуссии». На предложение Джо все накинулись, как свора псов на кусок мяса.

— Зачем вы хотите протащить в Совет неграмотных босяков?

— ...Таких, что не умеют ни читать, ни писать! Здесь не в бирюльки играют! — кричал индиец.

— Хотите сделать Совет посмешищем?..

— Мы призваны руководить этими людьми. Разве им по плечу держать в руках город со стотысячным населением? — протестовал уродливый негр, любивший поковырять в носу.

Многие вообще не приняли всерьез предложения Джо и откровенно смеялись над ним. Другие с презрением игнорировали его.

— Нет, нет, это плохо, — с огорчением говорил старый Элиас, обращаясь к соседу аптекарю. — Это очень плохо!

Но не все были с ним согласны, и на скамьях для публики вполголоса заспорили.

Буассон призвал заседание к порядку. Он попытался утихомирить Джо, отказывавшегося сесть на место. Ему со всех сторон кричали: «Довольно, садитесь!» — но Джо упорно настаивал на своем праве должным образом отчитать противников.

— Некоторые из вас, — начал он, — думают, что достаточно высмеять мое предложение, чтобы этим превратить в посмешище и меня самого. На самом деле смешно выглядите вы сами. Никто из вас, сидящих за этим столом — и жестом, означавшим открытое презрение ко всем, кроме самого себя, он указал на членов Совета, — не знаком как следует с положением трудящихся на этом острове. И, хотя депрессия как будто кончилась, голодных и слоняющихся без работы стало не меньше, а еще больше. Эти люди должны иметь право голоса! А где они могут высказаться? В газетах — менее всего, потому что среди газет нет ни одной, которая поддерживала бы народ. В профсоюзах? Нет, потому что их не существует. Пока народ не получит права голоса, положение в этой стране будет становиться все напряженней. Вместо того чтобы трезво оценивать все это, вы, как страусы, прячете голову в песок. Вы боитесь потерять свои места. Вы прекрасно понимаете, что при существующей избирательной системе вы не можете представлять народ, даже если для того, чтобы получить право голоса, надо платить всего лишь пять долларов квартирной платы в месяц. Тысячи людей не в состоянии сделать этого! Я хочу предупредить Совет, что он не может до бесконечности преграждать путь растущему в народе сознанию несправедливости! Рано или поздно оно прорвется наружу! А тогда мы будем сметены потоком народного гнева. Вот и все, что я хотел сказать.

Но уродливый негр уже снова ковырял в носу, индиец решал свои кроссворды, а еще один член Совета, взглянув на часы, молча поднялся и вышел. Только старый Элиас с открытым от изумления ртом упивался красноречием сына.

Глава XLVIII

В тот же вечер, часов в десять, Джо услышал стук в наружную дверь. Это был посыльный. Он сообщил, что старый Элиас внезапно умер.

— Умер? — приглушенно воскликнул Джо. — Мой отец, ты уверен в этом? — Он вышел вместе с посыльным за дверь, чтобы не услышала мать, и потребовал объяснить ему, как все произошло, словно посыльный был в чем-то виноват.

Как выяснилось, из Городского совета старый Элиас поехал прямо к одной из своих содержанок и там с ним случился удар. Женщина вызвала врача, но через час старик умер.

Джо постарался запомнить адрес, отпустил посыльного и медленно вернулся в дом, раздумывая, как сказать об этом матери.

«Как недолговечен, как слаб человек», — думал он, печалясь не столько о смерти отца, сколько о том, что и его собственная жизнь может внезапно оборваться, хотя он еще молод и перед ним сейчас открыты все дороги. Ему казалось теперь странным, что он мог огорчаться из-за провала своего предложения в Совете.

«Как сказать об этом матери?» — спрашивал он себя. Он не боялся, что это известие сильно опечалит ее: между отцом и матерью давно уже не было привязанности. Он думал лишь о том, как бы это не отразилось на ее и без того слабом здоровье. Подойдя к ее спальне, он невольно очень осторожно постучал в дверь.

— Кто там? — послышался громкий и недовольный голос.

— Это я, Джо.

— В такое время... Хорошо, войди.

Джо вошел.