Жемчужина короны

Джо не привык еще к сделкам с собственной совестью, и компромиссы, на которые ему приходилось идти, портили ему настроение. Накинув пиджак, он отправился к приятелю, сирийцу. Приятель, такой же мелкий коммерсант, как и Джо, хотел укрепить свои позиции в местной Торговой палате и создать блок против крупных дельцов, монополизировавших торговлю некоторыми товарами. Он предложил Джо вступить в члены палаты. Джо обдумал это предложение и свою возможную роль некоторой преграды на пути у хищнически действующего большого бизнеса. Придя к выводу, что вред от подозрений, которые вызовет у народа его поступок, будет огромен, а положительное влияние, которое он сможет оказать в Торговой палате, ничтожно, он решил сказать приятелю, что отказывается...

И, хотя Джо всячески старался не втягиваться в разного рода интриги, деловые, политические или светские, уже тот факт, что он был молод, богат и холост, делал это невозможным. Он вскоре обнаружил, что ведет жизнь, совершенно отличную от той, которую вел прежде. Богатые сирийцы, да и другие представители делового мира, по происхождению скорее белые, чем негры, рассуждали так: «Лучше иметь зятем сирийца, чем черномазого». Они приглашали Джо на вечера и знакомили его со своими дочерьми. Он стал членом Клуба сирийцев и был избран в правление. Он перестал издавать свой журнал — у него не было теперь времени на это, да и сама затея больше не казалась ему такой уж важной. Исчезла прежняя небрежность в одежде: теперь он не ходил без пиджака, в рубахе с закатанными выше локтя рукавами, открывавшими его мощные мускулы. Он всегда был тщательно одет, что выгодно подчеркивало его ладную фигуру с широкими плечами и узкими бедрами. Он начал курить трубку, и к его независимому и самодовольному виду прибавился еще налет известного высокомерия.

Взяв на себя управление магазинами, он тут же истратил сто долларов на новые граммофонные пластинки. Этот поступок вначале показался ему самому серьезным грехом, и он постарался, чтобы об этом не узнали его нищенски оплачиваемые служащие. Но два месяца спустя, привыкнув к новому положению, он уже, не задумываясь, звонил в музыкальные магазины и заказывал все новинки.

Новая радиола и набор пластинок были теперь постоянным источником удовольствий для Джо и Андре. По субботам они устраивали музыкальные вечера.

Однажды Андре вдруг узнал, что Джо больше не требует немедленного повышения заработной платы мусорщикам. Комиссия, которую возглавлял Джо, обратилась в правительство с просьбой выделить ей ассигнования, и Джо решил подождать, что ответит правительство. Андре выразил другу свое недоумение.

— У тебя очень наивный подход ко всему, — ответил Джо. — Жизнь, особенно политическая, полна компромиссов. Нет ничего абсолютного, мой мальчик. Для достижения цели иногда приходится мириться с плохими людьми и с плохими идеями, а это возможно лишь в том случае, если идешь на компромиссы.

— Но поймут ли это мусорщики?

Джо недовольно нахмурился.

— Ты что же, хочешь, чтобы я приспосабливался к их уровню понимания? — Он раздраженно отмахнулся. — Видишь ли, я реалист, — и, сказав это, он ударил себя в грудь.

— И мусорщики тоже, — ответил Андре.

Он не завидовал Джо, который невольно очутился между двух лагерей. Но он понимал, что не по вине Джо все так сложилось. Хотя он смутно чувствовал, что какой-то выход должен быть найден, собственная неосведомленность и неопытность в вопросах политики заставляла его отступать перед доводами друга.

Глава XLIX

В течение нескольких недель после рокового визита Андре к Осборнам Гвеннет купалась в лучах внимания, которое оказывал ей сын секретаря по делам колоний. Артур Саймонс был окончательно пленен прекрасной Гвеннет. Она была такой своенравной и вместе с тем такой веселой и жизнерадостной, что он совершенно потерял голову.

А все это время Андре упорно, но тщетно ждал от нее записки или телефонного звонка. Хотя он и сказал Джо, что осознал свою ошибку, но проходили недели, а рана, нанесенная его тщеславию, не заживала, она становилась все глубже, и он не мог отказаться от надежды возобновить встречи с Гвеннет. Приходя домой после работы, он запирался в своей комнате, ложился на кровать и смотрел в потолок. Он не мог забыть поросших светлыми волосками розовых и сильных рук Примроуза, настороженного и холодного молчания судьи в момент своего появления. Жгучее чувство стыда не давало покоя. Бесцельность жизни угнетала его. Он совсем забросил скрипку. Мистер де Кудре замечал, что сын худеет, но ни о чем не расспрашивал его и, вздыхая, шуршал газетой, еще плотнее загораживаясь ею.

Наконец Андре получил записку от Гвеннет; она указывала место, где он должен был ждать ее в машине.