Жемчужина короны

— Очень хорошо. Господа присяжные, вам всем отлично известно, что акты насилия начались тогда, когда полиция стала прогонять нас с территории нефтепромыслов в Файзабаде. Я спрашиваю: разве эти действия были рассчитаны на то, чтобы улучшить отношения между рабочими и хозяевами? Больше того, я прямо утверждаю, что это была сознательная попытка создать обстановку, при которой пришлось бы прибегнуть к силе, — и это вместо того, чтобы мирно договориться о том, как «брать меньше, а давать больше», — я цитирую слова его превосходительства губернатора, с которыми он обратился к предпринимателям в своей недавней речи в Законодательном совете. А что делали газеты, когда после забастовки в Файзабаде в конце прошлого года призывали полицию принять самые решительные меры против рабочих? Добивались ли они установления хороших отношений или разжигали вражду между классами? Я утверждаю, что тех, кто действительно виновен в подстрекательстве, нет сегодня на скамье подсудимых. Это они вызвали ярость рабочего класса своими действиями и спровоцировали акты насилия. Вот их-то и надо было бы судить сегодня, а не меня, Бенжамина Лемэтра. Мы стояли перед выбором: дать им отпор или позволить обращаться с нами так, как обращается Муссолини со своими абиссинскими рабами. Я знаю людей, которые тратят шестьдесят долларов в месяц на своих собак — вдвое больше того, что зарабатывают в месяц сотни тысяч рабочих. Если закон допускает это, то где же тогда справедливость? Где, если он позволяет газетам восстанавливать общественное мнение против нас только потому, что мы требуем человеческого обращения, если он угрожает нам тюрьмой за то, что мы не хотим жить хуже, чем собаки? Чей же это закон? Это не наш закон, ибо он создан для того, чтобы держать нас в рабстве...

— Предупреждаю, — прервал его судья, подняв брови и прикрыв веками глаза с видом отчаянной скуки. — В суде запрещается произносить политические речи. Также предупреждаю, что за неуважительные высказывания о законе вы будете привлечены к ответу. Делаю вам на сей раз скидку, учитывая, что вы не юрист, но предупреждаю, если подобные заявления повторятся, я буду вынужден принять меры.

— Благодарю за предупреждение, сэр. Господа, я видел, как умирают с голоду рабочие, их жены и дети!..

— Это мы уже слышали, — прервал его судья, подняв руку. — Теперь переходите к защите. Вы нарисовали наглядную картину того положения, какое, по-вашему, существует на нефтепромыслах, но что вы можете сказать в свое оправдание?

— Я прямо заявляю, что не виновен. Виновников я не вижу сегодня в суде. Мои слова выражали чувства народа, которого спровоцировали подлинные виновники, те, кто не имеет никаких прав устанавливать законы...

Судья предупреждающе поднял руку: по его мнению, поведение Лемэтра снова граничило с неуважением к суду.

— Ваша честь, известный французский писатель Анатоль Франс однажды сказал, что как бедные, так и богатые имеют одинаковое право спать под мостом. Хорошо, этого вопроса я больше не буду касаться. Но прошу вас учесть, господа присяжные, какие причины заставили меня говорить рабочим то, что я им говорил. Неужели вы верите, что я хотел насилия, первой жертвой которого стали бы сами безоружные рабочие? Ведь события подтвердили, что у рабочих не было оружия. Но если я не стремился к насилию, то чего же я в таком случае хотел? Я хотел для рабочих, чьи страдания мне приходится видеть каждый день, права на часть тех богатств, которые они создают собственным трудом, работая для нефтяных компаний. Да, я призывал их добиваться этого! Неужели вы хотите назвать меня преступником за деятельность, которую имеет право вести любой профсоюз в любой стране? Если вы сделаете это, то отбросите историю на сто лет назад, к тем временам, когда людей, которые осмеливались поднять рабочих на борьбу с хозяевами, высылали из Англии как преступников. Прошло более ста лет, но где наше право на забастовки, на мирные пикеты? Обвинитель говорил здесь, что для прогресса нам необходим индустриальный мир. Ему надо было добавить: мир, при котором рабочие будут, как мухи, гибнуть от голода и нищеты! Я против такого мира! И каждый, у кого есть хоть капля сострадания к людям, должен быть против этого! — Лемэтр повернулся к судье Осборну, который, наклонившись вперед, задумчиво играл пером. — Вот все, что я хотел сказать, сэр.

Легкий гул пронесся по залу, когда Лемэтр сел на место. Но полиция немедленно навела порядок.

 —Хотели бы вы обсудить свое решение? — спросил судья Осборн у присяжных.

Старшина присяжных ответил утвердительно. Присяжные поднялись и один за другим покинули зал. Ушел из зала и судья Осборн. И, как только он вышел, зал громкими возгласами одобрения приветствовал речь Лемэтра. Ему махали руками, улыбались. Полицейские вытолкнули за дверь какого-то отчаянно сопротивлявшегося человека и тщетно пытались утихомирить остальных.