— На чем же основывается твое искусство? — неожиданно спросил юношу Лемэтр, наливая себе четвертый стакан сотерна.
«Что он может знать или понимать в этом?» — подумал Андре и ответил:
— На чем? Конечно, на жизни.
— На чьей жизни?
— На жизни вообще.
— Крестьянин, обрабатывающий поля, и пролетарий — это и есть жизнь вообще. Им и должно посвящаться искусство.
— Художник может говорить лишь о том, что он знает.
— Неужели так трудно изучить жизнь простых людей? Ты что же, презираешь их?
Андре вдруг понял, почему за все время их знакомства, начиная с самой первой встречи, Лемэтр уделял ему ровно столько внимания, сколько требовала простая вежливость.
— Я не презираю их, — начал он.
— Тогда почему же ты хочешь уехать за границу, бежать от них? Почему? Потому что ты презираешь простой народ.
— Ты заперся в своей башне из слоновой кости, — снова вмешался Джо. — Жизнь твоя втиснута в узкие рамки. Неизбежность смерти не определяет и не дисциплинирует твое существование.
— Какая чепуха! — вспылил Андре. — Значит, твою жизнь определяет и направляет смерть? А с кем ты, с рабочими или против них? Сейчас я скажу, кем ты себя считаешь. Ты ставишь себя выше рабочих — на один уровень с Йетсом и Бетховеном!
— Я не боюсь смерти, — заметил Лемэтр так же просто, как другой сказал бы: «Я не боюсь укуса пчелы». — Если мне суждено умереть, то я хочу умереть, служа рабочему классу. Смерть не остановит рабочего движения. Если каждый усядется и начнет раздумывать, как он завтра умрет, что же тогда будет? Капиталисты еще туже затянут петлю.
В коридоре послышался грохот разбитой посуды. Они услышали, как испуганными голосами переругивались официантки. Звенел кассовый аппарат.
— Но я же не говорю этого, — возразил Джо. — Разве я предлагаю рабочим что-нибудь подобное?
— Ты обвиняешь его, — и Лемэтр указал на Андре, — в том, что он отрывается от реальности. Но твое представление о реальности не совпадает с нашим. Реальность — это условия, в которых живут люди. Смерть — это тоже реальность, но всего лишь крошечная ее частица, иногда, может быть, даже самая лучшая. Ты когда-нибудь встречался со смертью, Элиас?
Джо отрицательно покачал головой.
— А я встречался, и не раз. Я с полным правом могу говорить о ней. И должен сказать, что смерть — не главное, а главное — это жизнь, которую организуют и строят люди.
И внезапно все ополчились уже против Джо. Камачо, неумело держа сигарету в руках и пуская дымок сквозь деликатно сложенные губы, заметил:
— Сомневаюсь, Джо, чтобы крестьянин, как ты утверждаешь, все время сознательно боролся со смертью...
— Чем он рискует? Ничем, — вмешался в разговор Попито. Он весь насторожился, когда заговорил Лемэтр. — Только тот, кто чем-нибудь рискует, боится смерти. Почему мы должны ее бояться? Ведь она несет успокоение! И все же люди терпят адские муки, идут на все, чтобы добыть кусок хлеба и оттянуть смерть, оттянуть покой. И с чего бы это таким, как ты, у кого есть деньги, думать о смерти? Когда наступит социализм, и крестьяне, и все мы будем слушать музыку Бетховена. Но откуда нам теперь взять свободное время для этого, да и образование тоже? Пораскинь мозгами, парень!..
— Помолчи уж, — прервал его Джо, махнув на него рукой и поднимаясь из-за стола. — Ты, как ребенок, повторяешь все, что услышишь. — Повысив свой слабый голос, он пытался заглушить бессвязные сердитые выкрики Попито. Андре заметил, как раздражает и больно бьет по самолюбию Джо сознание, что у него такой слабый и тонкий голос.
— Эй, вы, приятели! — между тем распалился Джо. — Вы что же думаете, человека запросто можно бросить в вашу марксистскую мешалку, потрясти — и он будет заново переделан? Вы одного не хотите понять, что Джон-с-улицы будет выжимать пот из своих собратьев не хуже, а то еще и получше Долларда, если ему представится такая возможность. И, какие бы теории вы ни выдумывали, — уже кричал он, сверля Лемэтра своими черными глазами, — вечные истины будут существовать! Да что говорить! Вам, должно быть, и слова-то эти непонятны. — Он посмотрел на Попито. — Человек по своей натуре — это гнусный и жалкий червь! Вы думаете, вам удастся изменить природу человека? Ха-ха-ха!
Лемэтр вертел в руках пустой стакан и гневно поглядывал на Джо.
— Тебе нечего делать среди нас, Джо Элиас. Раз ты так презираешь рабочих, тебе нечего здесь делать...
— Э, он словно пробка на волнах! — воскликнул Камачо. — То для него Йетс важнее какого-нибудь крестьянина: «Ах, какая одухотворенность! Какой размах воображения!», — а то он вдруг превозносит до небес простого землепашца... — Камачо устало махнул рукой.
— Человек может изменить жизнь. Он изменит и самую свою природу, — сказал Лемэтр густым басом, в котором звучали и вызов, и глубокая убежденность. — Да! Я верю в это. Человек может изменить весь мир, и он сделает это!
— Если есть бог на свете, то он в человеке! — обращаясь к Джо, крикнул Попито.