Жемчужина короны

* * *

В доме де Кудре все выглядело несколько иначе.

Иветта откуда-то узнала, что Андре был у Гвеннет. В его отсутствие семья обсуждала Осборнов и строила всяческие предположения, как Андре «удалось попасть туда»: сам ли судья пригласил его, или это сделала Гвеннет. Улыбаясь, миссис де Кудре вспоминала, как ей кто-то говорил, что миссис Осборн — «очень милая дама». Мистер де Кудре с улыбкой и шутливым одобрением поднял брови кверху и заметил, что мистер Осборн — «неплохой человек», а Иветта заявила, с чьих-то слов, что дочери судьи «очень милы и держатся совсем просто».

И тон, каким все это говорилось, и сам характер реплик и замечаний могли создать впечатление у постороннего, что наконец-то не очень удачный сын выдержал серьезный экзамен и выбился на дорогу многообещающей карьеры.

Когда вошел Андре, они переменили тему разговора, но приветливые улыбки не сходили с их лиц. Время от времени все поглядывали на Андре, стараясь хоть что-нибудь прочесть на его лице, надеясь, что наконец он заговорит с ними и расскажет им об этих «милых Осборнах» и, конечно, о Гвеннет. Миссис де Кудре с какой-то особой улыбкой трижды предлагала сыну то одно, то другое блюдо. Но Андре хранил спокойное молчание.

Глава XXVI

В обществе, духовные запросы которого не идут дальше посредственных фильмов, ежедневных сплетен и пересудов на веранде после четырех часов дня, пикники и вечеринки являются обычным времяпрепровождением. Поэтому, когда Лорримеры затеяли воскресную прогулку на острова всего три недели спустя после бала по случаю дня рождения Филлис, в этом никто не усмотрел ничего необычного.

Андре, которому Филлис теперь поверяла свои тайны и с которым обменивалась заговорщическими взглядами, был одним из первых приглашенных.

Мартовским утром в половине шестого, когда лишь самые крупные звезды оставались еще на небосклоне и туман, словно привидение, плыл над Саваннами, перед воротами дома де Кудре затормозила машина Джека Лорримера. Молодой Лорример разбудил спящую улицу громкими звуками автомобильного рожка, на котором попытался исполнить какую-то залихватскую джазовую мелодию.

— Эй, дружище!

«Дружище», ждавший их уже минут десять, выбежал на крыльцо. Наверху мистер де Кудре, тяжело вздохнув, заворочался в своей постели, лег на спину и зевнул. Миссис де Кудре, кутаясь в халат, с виноватым видом подглядывала из окна своей комнаты; она с удовлетворением отметила, что Андре сел рядом с Гвеннет. Она недолюбливала молодого Лорримера, заядлого футболиста, с огромными руками и ногами и с волосатой грудью, вечно, как она выражалась, «торчащей наружу».

От северо-западной оконечности Тринидада до берегов Южной Америки по океану всего двенадцать миль. В проливе — цепочка мелких зеленых островков; они выступают из воды, словно камешки великаньего брода. Гаспари, Монос, Гуэвос, Чакачакаре — а там уже берега Венесуэлы. Проливы между ними Колумб назвал «бокас», то есть «пасти». Острова Гаспари и Монос, каждый протяженностью не более мили, превратились в излюбленные места отдыха. В каждой крошечной бухте — гостиница, прилепившаяся к скале, поросшей лесом.

Как и большинство детей состоятельных тринидадцев, Андре часто проводил каникулы на острове Гаспари и вспоминал об этом как о самых ярких и счастливых днях своего детства и ранней юности. Гаспари — это нагромождение скал. Здесь не так слышен грохот океана, как на побережье. Здесь море нежно ласкает скалы, а они, величаво неподвижные, лишь укоризненно ропщут в ответ на эти легкомысленные заигрывания. Случайная волна вдруг бросит на них свои белые мохнатые космы или, хлынув в пещеру, разбушуется там, как дикий зверь, и забрызжет пеной... Андре помнил небо, окрашенное алыми и золотистыми тонами заката, запах жареной рыбы, аромат свежего хлеба и какао; после обеда — тихие голоса взрослых, прогуливающихся в сумерках по причалу, а он сам изо всех сил борется со сном, но тот его все-таки одолевает. Шум моря был полон для него особого очарования, возраставшего по мере того, как все больше лет отделяло его от этих воспоминаний детства.

Стоит ли удивляться тому, что в поэтической обстановке острова взаимное влечение Андре и Гвеннет превратилось в любовь, — так дождь в одно мгновенье превращает бутон в пышно распустившийся цветок.

Причаливая к бухте Стобл-бэй, катер дал гудок; звук лениво поплыл над застывшей, искрящейся от первых утренних лучей солнца гладью океана. Хлопая огромными крыльями, с воды поднялся пеликан, покружил, нырнул, а потом с ленивым удовлетворением снова уселся на воду и, запрокинув голову, проглотил рыбешку.

Кое-кто из компании прибыл сюда еще накануне. Теперь причал задрожал от топота босых ног. Вокруг вновь прибывших замелькали голые ноги и руки, зазвенели возбужденные голоса, приветствия, смех.