Жемчужина короны

Она больше не зачитывалась романами в иллюстрированных журналах. Все в них было ложью. Поэтическая прелесть тургеневской «Аси» покорила ее, а «Отцы и дети» по-настоящему взволновали. Теперь она читала Байрона, Шелли, прочла «Много шума из ничего» Шекспира и даже «Жизнь пчел» Метерлинка. И на время книги заменили ей поэзию подлинной жизни. Они расширили ее кругозор и еще больше углубили пропасть между нею и матерью, между их взглядами на жизнь.

Елена садилась за дневник только в конце дня или поздно вечером: это были часы, когда обычно приходил Андре. В это время, приняв душ, она казалась себе какой-то особенно юной, полной сил и здоровья. В такие минуты она с раздражением спрашивала себя: «Зачем мне все это?» — и слезы навертывались на глаза, бежали по щекам, смывали свежую пудру и словно говорили: нет ни молодости, ни красоты — все лишь обман! Иногда, лежа в постели, Елена мысленно вела долгие беседы с Андре. Она говорила ему: «Дорогой мой, милый», — но от этого только хотелось плакать; поэтому она старалась говорить с ним лишь о том, о чем они обычно беседовали, когда он приходил к ней...

— Жизнь — это постоянная борьба с нуждой, — пожаловалась как-то миссис Энрикес своей приятельнице и постоянной заказчице, примеряя ей платье. — Иногда мне кажется, что я сойду с ума, если всему этому не наступит конец! И такие странные мысли лезут в голову... — добавила она, и глаза ее наполнились слезами.

Было два часа пополудни, а они с Еленой еще ничего не ели со вчерашнего дня.

Приятельница — темнокожая, дородная особа лет пятидесяти, — сочувственно зацокала языком.

— Да, если сам о себе не подумаешь, то помощи не жди... Здесь надо немножко убрать.

— Придется сделать вытачку, — со вздохом сказала миссис Энрикес.

— Знаешь, детка, иногда мне кажется, что богу не до наших молитв. Э, дорогая, если представишь себе, сколько ему приходится всего выслушивать...

Миссис Энрикес, хотя глаза ее были полны слез, не выдержала и залилась смехом.

— Нет-нет, я совершенно серьезно, — продолжала заказчица. — Не знаю, поверишь ты или нет, но у меня есть человек, который мог бы помочь тебе.

Миссис Энрикес, подкалывая лиф, взглянула на приятельницу в зеркало.

— Должно быть, из тех гадалок, что ничего толком не знают, а лишь норовят выудить у людей деньги...

— Только не эта, — заявила приятельница с таким видом, словно знала больше, чем могла сказать. И, понизив голос до шепота, начала рассказывать, как «она» спасла человека от тюрьмы, как излечила женщину от застарелой болезни груди и вырвала из когтей смерти девушку, от которой отказались все врачи. После «ее» лекарств у девушки из горла выскочила лягушка, а вскоре она совсем поправилась...

Наконец миссис Энрикес согласилась пойти к «ней».

Это была тщедушная негритянка с маленькими бегающими глазками. Поговорив о погоде и эпидемии гриппа, она наконец провела Аурелию в спальню, где уже был приготовлен столик со свечой, изображениями святых и водой. Усевшись перед столиком, негритянка начала бормотать молитвы и через некоторое время, казалось, впала в транс.

Сеанс начался. «Дух» голосом, слишком похожим, как показалось миссис Энрикес, на голос негритянки, предложил ей рассказать о своих бедах. Миссис Энрикес, не скрывая, обо всем поведала «ему». Вздохнув, «дух» сказал:

— Тяжело на этом свете, тяжело... — Затем последовала пауза, еще один вздох и «дух» стал учить ее, как «заставить врагов замолчать».

Прежде всего «он» велел ей взять лохань, наполнить ее чистой дождевой водой и поставить на пол. Потом им с Еленой обежать вокруг лохани три раза, читая «Отче наше», и три раза перепрыгнуть через нее, не задев лохани и не пролив на капли воды. А затем помочиться в лохань и выплеснуть воду в канаву за домом.

После этого «навсегда умолкнут языки недругов и зло никогда не войдет в твой дом».

Как и тогда, когда вдруг заболела маленькая Елена и миссис Энрикес понадобилось три дня, чтобы достать денег для врача, а он прописал порошки и сказал, что жар к утру спадет, — так и теперь Аурелия почувствовала радостное облегчение и уверенность в том, что все будет хорошо. Она удивлялась, как это ей раньше не пришло в голову пойти к гадалке. Она поспешила домой, чтобы обо всем рассказать Елене.

Была половина одиннадцатого вечера. Елена читала книгу, которая очень нравилась Андре и о которой он ей много говорил. Сгорбившись, сидела она на стуле, поставив ноги на перекладину и подперев щеку рукой. Легкая улыбка восторженного удивления блуждала по ее лицу. Внезапное появление матери заставило Елену сильно вздрогнуть. Улыбка сошла с ее лица и сменилась выражением затаенной обиды; точно такое же выражение было на лице Елены, когда в ее комнатку непрошеным гостем вошел судебный исполнитель. Четким и ровным голосом, без лишних слов, она передала матери просьбу заказчицы, заходившей час назад.