Жемчужина короны

Но миссис Энрикес нетерпеливо отмахнулась и, сильно жестикулируя, громким шепотом стала рассказывать Елене все, что сообщил ей «дух». Елена слушала с безучастным видом. Она знала, что спорить бесполезно и даже опасно. И, чтобы не показалось, что ее совсем не интересует новая затея матери, она задала несколько вопросов: когда надо все это проделать, что представляет собой эта гадалка, кому она уже помогла... Елена сама ждала чуда, которое исправило бы причиненное им зло.

На рассвете пошел дождь. Миссис Энрикес, вскочив с постели и накинув на плечи старый халат, выбежала во двор и из дырявого водосточного желоба собрала в лохань дождевой воды. В пять утра, как только начало светать, она разбудила Елену.

С сонным и страдальческим видом вышла Елена в гостиную, где мать уже зажгла все лампы. Миссис Энрикес отодвинула к стене швейную машину, стулья и плотно прикрыла даже верхние жалюзи окон. Теперь она раздумывала, в какую сторону им следует бежать вокруг лохани — с севера на юго-восток или с севера на юго-запад.

— Да не все ли равно? — шепотом промолвила Елена. — Она ведь сказала — обежать кругом.

Перекрестившись, миссис Энрикес подобрала подол ночной рубахи и сделала первый круг, шепча слова молитвы. При виде матери, бормочущей молитвы и бегающей вокруг лохани в одной сорочке, Елена не могла удержаться от смеха и тихонько прыснула.

Миссис Энрикес тоже рассмеялась, но, вдруг испугавшись, тут же прикрикнула на дочь.

— Иди, иди и ты! Как же ты хочешь, чтобы помогло, если сама смеешься над этим?

Елена умолкла и вытерла выступившие на глазах слезы.

— Читай-ка лучше молитву, — приказала ей миссис Энрикес, стараясь настроиться на подобающий лад.

— Нет, давай вместе. Отделаемся поскорее, — ответила Елена. Лицо ее снова стало суровым и замкнутым.

Миссис Энрикес перекрестилась и, читая молитву, побежала вокруг лохани, за ней последовала Елена.

— А теперь прыгай! — сказала миссис Энрикес, когда были сделаны положенные три круга, и, отступив назад и аккуратно подобрав подол, прыгнула через лохань.

С неприязнью, явно борясь с чувством отвращения к тому, что ей сейчас приходилось делать, Елена спросила:

— А молитва?

— Теперь уже можно без молитвы.

Елена перепрыгнула через лохань.

Миссис Энрикес прыгнула во второй раз и, подобрав подол рубахи, собралась уже сделать третий и последний прыжок, как вдруг услышала за своей спиной всхлипывания. Она удивленно обернулась.

— Ты что?..

— Это насмешка, насмешка!.. — в голос разрыдалась Елена и бросилась в свою комнату.

Она вспомнила загадочную, полную скрытого смысла улыбку, с которой Эрика разговаривала со своим мужем, улыбку, свидетельствующую о настоящей, счастливой жизни. Невольно Елена сравнила эту жизнь с жалким колдовством, которым только что занималась, вспомнила свою тоску по Андре и их с матерью отчаяние оттого, что нужда становилась все безысходней.

Миссис Энрикес залилась краской и словно пришла в себя.

— Ты просто дура! Люди хотят тебе помочь, а ты нос воротишь.

Открыв окно, она выплеснула воду во двор, а затем ушла в спальню и стала расчесывать волосы. Гребенка застревала в волосах, но она со злостью дергала ее, не замечая боли, и рвала волосы.

— Ты думаешь, в жизни тебе все подадут на серебряном блюде. Как бы не так! Надо бороться, и каждому за себя. Во всяком случае, тебе не предлагали делать что-нибудь плохое. Эх-хе-хе! Словно я сама не понимаю, что хорошо, что плохо. Двадцать лет я веду борьбу с этой жизнью совсем одна и хотела бы знать, как бы другие справились на моем месте. Насмешка? — воскликнула она и вдруг заплакала от стыда, уязвленной гордости и отчаяния. — Ты сама смеешься над тем, над чем нельзя смеяться. Неужели ты больше почитаешь бога, чем я? Хотела бы я знать, что бы ты делала, если бы тебе довелось пройти через тот ад, через который прошла я! — воскликнула она, входя в комнату Елены.

Прохладный ветерок, словно дыхание бледнеющего, но еще усыпанного звездами предрассветного неба, пролетел мимо, хлопнув дверью в комнату Елены; запели петухи. Занимался новый день. Елене показалось, что вместе с ветерком улетело и что-то хорошее, чего она так и не узнает никогда.

Глава XXIX

После спора в ресторане Лемэтр предупредил Джо:

— Имей в виду, мы не поддержим твою кандидатуру, пока ты не докажешь, что борешься за профсоюзы.

Джо начал посещать собрания пекарей-поденщиков. Лемэтр познакомил его с их вожаком Винчестером.

Это был очень худой высокий старик лет шестидесяти, с длинным изрытым морщинами лицом, узкими щелками глаз и обвислыми седыми усами, пожелтевшими от табака.

— Хочешь присоединиться к нам? — спросил он Джо своим негромким голосом, в котором угадывались сдержанная энергия и самодовольство. Он недоверчиво засмеялся.

— Журнал Элиаса поддерживает и пропагандирует нашу партию, — заметил ему Лемэтр. — В ноябре Элиас будет баллотироваться от вашего округа, самого бедного в городе. Он хочет поближе познакомиться с условиями, в которых вы живете. Его помощь вам пригодится. Пусть вступит в ваш профсоюз, почему бы нет?

— А разве у вас уже есть профсоюз? — спросил Джо у Винчестера.