Жемчужина короны

Толстый, средних лет китаец с хитрым лицом, сидевший боком у стола и ковырявший в зубах, неожиданно разразился смехом.

— А сколько у тебя подручных? Два, а у меня шесть. Они просят десять долларов, мы предлагаем семь...

Коротышка Эллис, в шляпе и пиджаке, но на этот раз в других башмаках, заговорил громким, твердым и решительным голосом. Он даже встал, чтобы его лучше было видно.

— Надо перестать платить комиссионные оптовикам. Тогда можно повысить заработную плату подмастерьям. Оптовики берут комиссионные, а лавочникам безразлично, продадут они хлеб или нет, потому что у них все равно заберут остатки и они ничего не потеряют.

Он был так обозлен, что, кончив говорить, позабыл сесть и так и остался стоять с полуоткрытым ртом, слушая следующего оратора.

Толстый бледнолицый португалец, улыбаясь, говорил быстро и с акцентом, выдававшим в нем жителя острова Мадейра. Сердито крича, его попытался прервать какой-то индиец. Португалец говорил:

— Конечно, такому богачу, как Цин Дун, выгодно иметь дело с оптовиками. Почему он не пришел сюда поговорить с нами?

— Да, ему не мешало бы прийти, — заметил толстый китаец и снова залился смехом, и Коротышке Эллису показалось, что он словно говорит: «Какое нам с Цин Дуном дело до вас и всяких ваших решений?»

Вошел Баркер.

— Я послал за Цин Дуном, — сказал он, обращаясь к толстому китайцу, потому что он был самым крупным из присутствующих здесь владельцев пекарен. — Он сейчас приедет. — И, чтобы позабавить собравшихся, он с насмешливой улыбкой стал подшучивать над разгневанным Эллисом.

Цин Дун приехал через полчаса. Это был маленький, спокойный китаец лет тридцати пяти. Уверенная и небрежная манера, с какой он вошел и сел, облокотившись на стол, его равнодушный кивок Баркеру и хитрая усмешка, с которой он окинул взглядом собрание, сразу как-то утвердили его превосходство над присутствующими.

— В чем дело? — спросил он, быстро, скороговоркой произнося слова и обращаясь к единственному значительному здесь лицу, толстому китайцу. — Не можете договориться без меня?

Многие из мастеров китайцев хорошо знали Цин Дуна, заядлого игрока в карты, ибо не раз проигрывали ему солидные суммы в баккара и покер. Его острый, как бритва, проницательный и дерзкий ум вызывал у них огромное уважение. Его побаивались все присутствующие, кроме Эллиса. Коротышка Эллис поднялся и снова повторил все свои аргументы: он призывал повысить заработную плату пекарям, вместо того чтобы скупать у лавочников залежавшийся хлеб. Цин Дун слушал внимательно, устремив взгляд на поверхность стола. И когда Эллис наконец кончил, он вскинул ласковые глаза на толстого китайца, а когда заговорил, то казалось, что он обращается не к Эллису, а к толстяку китайцу.

— Все выгоды на стороне мелких хозяев, — сказал он и стал быстро сыпать словами. — Хозяин пекарни, у которого работают шестьдесят пекарей, не может платить каждому из них столько, сколько сможет заплатить своим пяти подмастерьям хозяин маленькой пекарни. Ему выгоднее терпеть убыток от лавочников, чем прибавлять плату шестидесяти пекарям.

— Смотря какая это заработная плата, — заметил Эллис.

— Я слышал, вы требуете повысить ее на пятьдесят процентов? — сказал Цин Дун, поворачиваясь наконец к Эллису и глядя на него с легкой, презрительной усмешкой. — Вы сами-то кто, хозяин или пекарь-поденщик? Я слышал, вы бываете на собраниях пекарей, даете им советы. А теперь пришли давать их нам.

Баркер метнул на Эллиса испуганный взгляд.

Эллис снова поднялся. Он заговорил о моральных обязательствах хозяев перед рабочими, стыдил мастеров за пренебрежение к нуждам пекарей-поденщиков, а те слушали его и нетерпеливо отмахивались.

Цин Дун не пошел на уступки. Не пошли на них и остальные крупные владельцы пекарен, вынужденные конкурировать с ним.

Через некоторое время поднялись и ушли с собрания все мелкие владельцы пекарен. Оставшиеся, громко смеясь, принялись пить только что доставленное из магазина прохладное пиво.

Глава XXXII

В первое время своего пребывания на острове Тобаго Гвеннет писала Андре два раза в неделю. Но затем она стала писать реже, объясняя это тем, что путешествует по острову. В письмах она теперь меньше говорила о своей любви к нему, а больше — о пикниках, в которых принимала участие. Когда Гвеннет сообщала ему о «великолепно проведенном конце недели», вместо того чтобы писать о своей тоске, когда он видел затем в газетах, в разделе светской хроники, ее имя рядом с именами англичан, самой судьбой предназначенных занимать высокие посты в колониях, — с именами, которые она не упоминала в своих письмах, — в душе Андре зрело горькое чувство безнадежности.

Вернувшись, она выполнила его просьбу и сразу позвонила. Они условились встретиться в тот же вечер в загородном клубе.

Она приехала в десять. Андре видел, как, игриво подпрыгивая и высоко подбрасывая ноги в лаковых туфлях, бросился к ней навстречу Артур Саймонс, сын секретаря по делам колоний. Он вместе с Гвеннет был на Тобаго. Девушка со смехом протянула ему обе руки.