Условиями, на которые император ссылается в своём письме к Луизе Савойской, были: отказ Франциска от его притязаний на Италию; возвращение герцогства Бургундского императору; отказ короля от своего сюзеренитета над провинциями Фландрия и Артуа; восстановление герцога де Бурбона в его должности и владениях с добавлением Прованса и Дофинэ; выплата королю Англии сумм, причитающихся ему от императора; и, наконец, брак инфанты Марии Португальской, племянницы императора, с дофином.
Тем временем король был переведён в крепость Пиццигеттоне, недалеко от Кремоны, в ожидании императорского решения относительно его дальнейшей судьбы. Поведение Франциска в плену вызвало сочувствие и восхищение его тюремщиков. Его приветливость, царственные манеры и благородство настолько очаровали испанцев, что вице-король счёл разумным запретить доступ в палатку Франциска под предлогом того, что это мешает ему принимать гостей. На следующий день после битвы при Павии герцог Бурбон, движимый каким-то необъяснимым порывом, попросил аудиенции у своего прежнего господина. Франциск согласился на встречу с условием, что там также будет присутствовать Помперан, офицер, сыгравший важную роль в спасении его жизни. Во время этой аудиенции царственный пленник обратился к коннетаблю лишь с несколькими серьёзными и исполненными достоинства словами, одновременно выказав его конюшему более милостивое расположение. Маркизу Пескары он также оказал лестные знаки отличия. Последний, опытный придворный, вместо того, чтобы продемонстрировать королю великолепные одежды и снаряжение, как это делали многие немецкие и испанские дворяне, появился в присутствии Франциска в простой чёрной одежде без меча или украшений. Король был настолько очарован этим изысканным комплиментом со стороны Пескары, что оказал ему чрезвычайное внимание, с предельной фамильярностью рассказав о различных событиях битвы и приписав победу военному искусству, продемонстрированному маркизом.
Маршал Монморанси написал Маргарите о благополучном прибытии её брата в Пиццигеттоне и о вежливом обращении, которое ему оказали.
— Мадам, я буду присылать Вам новости о короле так часто, как смогу, потому что знаю, что это доставляет Вам удовольствие, — заверил он свою покровительницу.
Герцогиня Алансонская в ответ немедленно поздравила своего протеже с тем, что ему было позволено разделить участь своего господина в плену:
— Истинная правда, что отныне всю свою жизнь я буду завидовать Вам за оказанные ему услуги, которые я не могла и сейчас не могу оказать. Ибо… Фортуна служит мне во вред, препятствуя в этом, как женщине…
Частая переписка с Франциском утешала его мать и сестру в их горе, свидетельствуя об их единстве:
— И поскольку Бог всегда милостиво допускал, чтобы наша троица была единой…
Недаром образ «собора святой Троицы», выражающий их взаимную любовь, согласие и союз, постоянно прославлялся всеми французскими поэтами того времени.
Тем временем парламент возобновил свои интриги, не обращая внимания на опасность, которой подвергалось королевство. Когда герцог Вандомский, губернатор Шампани, проезжал через Париж, парламент направил депутацию, предложившую ему:
— Берите регентство в свои руки, монсеньор, а мы Вас поддержим.
Однако у принца хватило благоразумия ответить им:
— Избавьте мне от этой чести, господа. Мадам вызывает меня в Лион, где я обязан обсудить с ней меры, необходимые для обеспечения сохранности королевства и освобождения короля…
Луиза приняла его в Лионе с большим почётом и сразу же назначила Вандома главой Государственного совета. Таким образом, французское дворянство было удовлетворено: оно видело себя стоящим непосредственно у кормила правления и могло не только контролировать, но и иметь некоторую власть над регентшей.
Однако герцогиня Ангулемская, как бы она ни казалась подавленной горем, не допустила бы обнародования ни одного указа без её предварительного согласия. В противовес Парижскому парламенту регентша создала собственную администрацию в аббатстве Сен-Жюст, недалеко от Лиона, и в целях экономии распустила значительную часть персонала своего двора. Она окружила себя преданными людьми и включила в свой Совет государственного секретаря Флоримона Роберте, а также канцлера Антуана Дюпре, принцев крови и видных аристократов, таких как Гиз и Лотрек, хотя последний был её личным врагом. А чтобы умилостивить парламент, Луиза предложила создать ему собственную комиссию при Государственном совете.
Зная о популярности своей дочери, регентша привлекла к государственным делам и её. Брантом говорит:
— Во время плена Франциска Маргарита очень помогала своей матери управлять государством… и привлекать на свою сторону дворянство, ибо доступ к ней для всех был очень лёгок и она завоёвывала сердца своими прекрасными качествами.