Жемчужина среди принцесс

— Я не могу отказать ни в чём, о чём Ваше императорское Величество соизволит попросить меня, — ответил маркиз. — Следовательно, дворец в распоряжении герцога Бурбонского до тех пор, пока он пожелает занимать его; но когда он покинет его, я прикажу сжечь его дотла, как дом, осквернённый присутствием предателя и непригодный для проживания любого благородного человека.

Бурбон прибыл в Мадрид вскоре после выздоровления Франциска. Несомненно, он с радостью отказался бы от своих притязаний на руку вдовствующей королевы Португалии, а вместе с ней и от своего предполагаемого шанса получить корону Арля, чтобы жениться на Маргарите или принцессе Рене и восстановить свои наследственные владения. Поэтому с намерением или настаивать на своём иске или, что представляется наиболее вероятным, просить Маргариту ходатайствовать о милостивом королевском помиловании, герцог отправил ей послание, прежде чем она покинула Мадрид, с просьбой об аудиенции. Однако герцогиня Алансонская ответила холодным и решительным отказом, не желая встречаться с коннетаблем иначе, как публично, в качестве одного из придворных императора.

Наконец всё было готово к её отъезду в Толедо. Маргарите предстояла очень трудная задача. Трудно было найти людей более противоположных по складу характера и уму, чем французский король и германский император.

— Для того чтобы примирить их, — как сказала сама принцесса однажды венецианскому послу, — нужно было бы переделать одного из них по образцу другого.

Карл V был расчётлив в поступках, обладал железной волей и огромным честолюбием. И с этим человеком пришлось теперь вступить в дипломатическое единоборство женщине, отличительную черту которой, по её собственному признанию, составляла «глупая мягкость».

Тем не менее, воодушевлённая безоговорочным доверием, оказанным ей, и всеобщим интересом, который вызвало её путешествие, она покинула Мадрид в понедельник, 2 октября. Маргариту сопровождала внушительная свита из всех французских дворян и дам, находившихся в то время в Испании, за исключением Монморанси и Монпеза, которые оставались при короле. Проведя одну ночь в королевском замке Ильескас, на следующее утро, 3 октября, она добралась до столицы и была встречена с большой помпой примерно в трёх милях от города Карлом V, которого сопровождали французские послы и блестящая кавалькада знати. В свите герцогини Алансонской были епископ Санлисский, сенешаль Пуату, дю Белле, архиепископ Амбренский, президент Сельве и другие дворяне. Император приблизился к носилкам, где сидела Маргарита, со шляпой в руке и приветствовал её в самой почтительной манере.

В сопровождении Карла V, ехавшего рядом с её носилками, и в окружении испанской знати, сестра Франциска въехала в Толедо и была препровождена во дворец Диего де Мендосы, графа де Мелито, близкого родственника герцога де Инфантадо, где для неё и её свиты были приготовлены апартаменты. Император помог Маргарите выйти из носилок, а затем между ними состоялась предварительная беседа, длившаяся два часа. На следующий день ей была назначена официальная аудиенция. Согласно предыдущей договоренности императора с Франциском, никто из министров не должен был участвовать в этих важных переговорах. Карл, однако, решил воспользоваться этим условием в самом широком смысле, и недвусмысленно намекнул герцогине Алансонской:

— Любые беседы по политическим вопросам между нами, мадам, должны вестись конфиденциально.

Несколько пораженная этим заявлением, Маргарита горячо возразила:

— Но это может нанести ущерб моему достоинству и репутации, Ваше Величество.

Тем не менее, Карл настаивал на своём, и единственной уступкой, которой добилась принцесса, было разрешение, чтобы дама, которая проводит её до дверей императорского кабинета, будет дожидаться её снаружи до окончания совещания. Скорее всего, осторожного императора побудило к этому не желание насладиться беседой с Маргаритой без всяких свидетелей, а возможность впоследствии отказаться от любых обещаний, данных наедине. Позже герцогиня Алансонская несколько раз с негодованием упоминала об этом экстравагантном желании Карла, которое она считала одной из главных обид, причинённых ей во время пребывания в Испании.

Живость и грация Маргариты очаровали придворных императора: она находила лестное слово для каждого. Карл тоже был в восхищении от её живого ума, и, возможно, сожалел, что не получил её руки.

— Упомянутый император относился к мадам герцогине с величайшей учтивостью и проявил к ней больше дружеских чувств и благожелательности, чем к любой другой принцессе до этого, — сообщила Луиза Савойская парламенту, описывая приём, оказанный её дочери в Толедо.