Я не удивилась, узнав, что Дороти собрала чемоданы и вернулась в Бутл в тот самый день, когда меня увезли на скорой. Мало того, что мы с ней жили в одной комнате и спали в одной кровати, она держала меня за голову в ночь, когда меня тошнило, и ее немедленно поместили в строжайший карантин. При мысли, что ей придется сидеть взаперти четыре недели и иметь дело с тетушкой Марджери в мое отсутствие, когда некому будет даже отвлечь внимание на себя, Дороти пришла в ужас. Их с Марджери отношения в лучшие моменты напоминали шаткий мир, а в худшие становились взрывоопасными, поэтому Дороти воспользовалась моей болезнью как предлогом сбежать и так и не вернулась, чему тетушка Марджери наверняка была рада.
Потом я узнала, что Марджери очень переживала за меня, пока я болела. Как и матушка Рэйнфорд, которая, узнав о моей болезни, бросилась на станцию и села на первый же поезд, даже не сняв передник. Матушка Рэйнфорд считала, что я нахожусь на ее попечении и ей меня «одолжили» на время, если можно так выразиться. Она очень тревожилась, сможет ли вернуть меня родителям в целости и сохранности.
Одним словом, обе дамы очень волновались, наблюдая за мной через маленькое окошко инфекционной больницы. Но перестали переживать, увидев, как я кувыркаюсь на кровати.
Из больницы меня выписали, но я по-прежнему сидела на карантине в четырех стенах. От скуки хотелось плакать. Я скучала по шумной суетливой палате и другим детям. Естественно, я очень обрадовалась, когда меня пришел навестить Десмонд. Тетушка Марджери не хотела его пускать, но он проигнорировал ее отчаянные предостережения и взбежал по лестнице в мою комнату. Десмонд был кузеном Мойры, добродушным и общительным семнадцатилетним юношей, который всегда умел меня развеселить.
Он врывался в дом, как порыв свежего ветра, заражая всех – даже тетушку Марджери – своим обаянием. Он часто катал меня на своем старом драндулете: мы ездили в кино, в большой новый плавательный бассейн в Саутпорте, а иногда – на потрясающую ярмарку в Блэкпуле.
Десмонд, добрая душа, сжалился над влюбленной в него одиннадцатилеткой и стал проводить со мной много времени. Именно он купил мне первый купальник с чашечками, потому что из старого, привезенного из Чехословакии, я уже выросла. Неудивительно, что я считала его своим рыцарем в сияющих доспехах.
К сожалению, я не смогла отплатить ему за его доброту, о чем свидетельствуют записи в моем дневнике.