Не в силах даже осмыслить весь ужас, о котором я только что услышала, я потрясенно шагала по темному полю, вцепившись в руку Ольги. «А чью руку будет держать Ева, когда узнает?» – с болью в сердце подумала я.
Этот кошмар оставался с нами на протяжении бесконечных недель, а с кем-то остался на всю жизнь. Учителя стали особенно внимательны к тем из нас, кому теперь приходилось жить в страхе и смятении. Мрак навис над школой тяжелым облаком. Потрясение затронуло всех. И евреи, и христиане – все ощущали трагедию, и после этого дня наша жизнь изменилась навсегда.
Тот мартовский вечер стал худшим за все мои юные годы. Окутанная ужасом и онемевшая от боли, я не могла ни говорить, ни плакать. Я лежала, смотрела в одну точку и отчаянно молилась о возможности взять на себя страдания родителей, умереть за них или хотя бы разделить их судьбу.
Хана села у моей кровати и попыталась меня утешить. Весь вечер она утешала тех, кто, как и я, боялся за родителей. Хотя ее родственникам и друзьям тоже грозила опасность, тем не менее ее мама и папа находились в безопасности в Британии, и она чувствовала себя виноватой оттого, что на нас обрушилась столь ужасающая перспектива.
Я знала, что Ева в тот день дежурила в ночную смену, поэтому вряд ли могла слышать новости по радио. Я излила свои чувства в письме ей на следующий день. Ее ответ до сих пор хранится у меня. Она написала мне ночью 17 марта 1943 года: