Женщина французского лейтенанта

Я говорил ранее, что все мы поэты, хотя далеко не все пишут стихи; точно так же все мы романисты, то есть имеем обыкновение сочинять свое воображаемое будущее… впрочем, сегодня мы скорее склонны видеть себя в кино. Мы рисуем в уме гипотезы о том, как могли бы действовать и что с нами могло бы случиться, и эти романические или кинематографические предположения частенько оказывают куда больший эффект на наше реальное поведение, когда наше будущее становится настоящим, чем мы сами готовы признать.

Чарльз не был исключением, и то, что вы прочли на последних страницах, не произошло на самом деле, а было им нафантазировано по дороге из Лондона в Эксетер. Вряд ли он рассуждал в таких деталях и в такой же внятной повествовательной манере, и я не готов поручиться, что он проследил за посмертной судьбой миссис Поултни, прибегая к столь экстравагантным описаниям. Но он точно хотел послать ее к дьяволу, так что разница невелика.

А главное, он предчувствовал приближение финала, который ему совсем не нравился. Если последние две главы показались вам обрывистыми, негармоничными, перечеркивающими глубокий потенциал главного героя и уделяющими ему слишком малое внимание с учетом того, что с тех пор прошло почти сто двадцать пять лет, если вы заподозрили (для читателя обычное дело), что автор просто выдохся и сомнительным образом оборвал гонку, считая себя победителем, то не вините во всем меня, – все эти чувства и размышления присутствовали в сознании Чарльза. Он действительно полагал, что книга его жизни вот-вот оборвется самым убогим образом.

А его «я», внутреннее существо, прибегшее к таким скользким и надуманным причинам, чтобы отправить Сару во мрак забвения, никак не связано со мной; это всего лишь персонификация глубокого безразличия к материям – слишком враждебным, с точки зрения Чарльза, чтобы их отождествлять с «Богом», – которые злонамеренным образом качнули весы в сторону Эрнестины, и это движение вперед выглядело таким же неумолимым, как ход поезда, несшего его к конечной остановке.

Я не хитрил, утверждая, что в тот вечер, после лондонской эскапады, Чарльз «официально» решил вступить в брак (хотя, наверное, точнее было бы назвать это не решением, а реакцией), как он однажды «официально» решил принять духовный сан. Где я схитрил, так это при анализе эффекта, который на него оказало письмо из трех слов. Сплошные мучения, терзания, смятение. Чем дольше он о нем думал, тем больше этот фортель (только адрес) выглядел в духе Сары. Он отлично вписывался в ее поведение, выражаемое оксюморонами: заманивание – ускользание, изощренность – простота, гордость – нищенство, защита – нападение. Викторианство было эпохой многословия, непривычного и двусмысленного.

Но, главное, это оставляло Чарльзу возможность выбора, и пока одна его половина восставала, другая половина (и тут мы приближаемся к его тайне во время путешествия на запад) испытывала невероятное возбуждение от того, что выбор так близок. Не владея экзистенциальной терминологией, он тем не менее ощущал – вот она, обескураживающая свобода, то есть осознавал простой факт: я свободен и понимаю, какой это ужас.

Так что давайте отбросим гипотетическое будущее Сэма и вернемся в Эксетер и настоящее нашего героя. Итак, поезд останавливается, Сэм заглядывает в купе к своему хозяину.

– Мы здесь заночуем, сэр?

Чарльз встречается с ним взглядом, еще обдумывая решение, а затем поднимает глаза выше к обложному небу.

– Кажется, дело идет к дождю. Мы остановимся в гостинице «Каравелла».

И спустя несколько минут Сэм, разбогатевший (мысленно) на тысячу фунтов, стоял вместе с хозяином перед вокзалом и наблюдал за тем, как поклажу грузят на крышу просевшей извозчичьей пролетки. Чарльз явно обнаруживал признаки нервозности. Но вот дорожный баул привязали покрепче, и все взоры обратились к нему.

– После этого бестолкового путешествия, Сэм, я, пожалуй, разомну ноги. А ты поезжай с багажом.

У Сэма упало сердце.

– Вы уж меня ’звините, мистер Чарльз, но я б на вашем месте п’ехал. Вон какие тучи.

– Легкий дождик – ничего страшного.

Сэм сглотнул и ответил согласным кивком.

– Как скажете, мистер Чарльз. Ужин з’казывать?

– Да… хотя… приду – разберусь. Может, загляну в собор на вечернюю службу.

С этими словами Чарльз зашагал вверх по склону в сторону города. Сэм проводил его мрачным взглядом, а затем повернулся к извозчику.

– Про «Семейную г’стиницу Эндикоттов» слыхал?

– Ну.

– А где она, знаешь?

– Ну.

– Значится, так. Д’везешь меня до «К’равеллы», как на крыльях, внакладе не останешься, поня́л?

Сэм с должным апломбом сел в пролетку. Вскоре она обогнала Чарльза, шагавшего с вызывающей неспешностью, словно никак не мог надышаться. Но стоило ей только скрыться из виду, как он прибавил шаг.