Женщина французского лейтенанта

Вот только не на кресте, а на чем-то другом. Хотя раньше у него мелькала мысль, что он как бы распят на Саре, до такого богохульства, одновременно религиозного и реального, он еще не доходил. Нет, скорее она стояла рядом и ждала церемонии обручения… или с другой целью. До него не сразу дошло… ну конечно…

Чтобы снять его с креста!

Внезапное озарение позволило Чарльзу увидеть истинный смысл христианства: оно состоит не в том, чтобы славить это дикое варварство и возвеличивать его ради практической выгоды – отпущение грехов, – а в том, чтобы создать мир, в котором распятый сможет сойти с креста, и все увидят лицо, не искаженное смертной мукой, а улыбающееся победе, достигнутой всем миром.

Он словно увидел этот век с его бурной жизнью, с его железными установками и жесткими условностями, с его подавленными эмоциями и насмешливым юмором, с его умеренной наукой и неумеренной религией, с его коррумпированной политикой и незыблемыми социальными кастами, как тайного врага его собственных потаенных желаний. Вот где он обманывался… В этом мире нет ни любви, ни свободы… а также мысли, целеполагания и даже злого умысла, поскольку обман заключен в самой его природе – в нем нет ничего человеческого, это машина. Вот он, порочный круг со всеми неудачами, слабостями, раковыми опухолями и роковым изъяном, который сделал его тем, какой он есть: олицетворение нерешительности, а не реальности, скорее сон, чем явь, скорее молчание, чем слово, кусочек мяса на косточке вместо действия. Ископаемое!

Вроде живой, а уже труп.

Он подошел к краю бездны.

И еще: странное чувство, которое он испытывал с первой минуты, как вошел в церковь, – и не только сейчас, это предчувствие сопровождало его всякий раз, когда он входил в храм, – что он не один. За его спиной стояла целая конгрегация. Он обернулся.

Ряды пустых скамеек.

И он подумал: если все они умерли, если нет жизни после смерти, то не все ли мне равно, что обо мне подумают? Они ничего не узнают, они не смогут судить.

А дальше он сделал радикальный вывод: они ничего не знают, они не могут судить.

Так он отправил в урну свой век, призрачный и глубоко порочный. Это четко сформулировано в пятьдесят первой строфе поэмы Теннисона In Memoriam. Вслушайтесь:

Но правда ли, мы так хотим,
Чтоб, разлучившись, были с нами?
Нас, с нашей болью и грехами,
Не горько будет видеть им?

Вдруг тот, чей суд и похвала

Так дороги мне были здесь,
Меня увидит как я есть —
Пристанищем греха и зла.

Но я забыл – любовь не судит,

Все покрывает и не мыслит
Зла, и грехов людских не числит;
И веры, знаю, не убудет.

Да, вам дано иное зренье.

Смотрите! Крестные пути
Непросто до конца пройти —
И пусть нам будет снисхожденье!

Все существо Чарльза восставало против этого макабрического желания двигаться задом наперед, обратив взоры на покойных отцов, а не на будущих сыновей. Прежние мысли о том, что прошлое, как призрак, стоит у него за спиной, обернулись приговором: ты заживо погребен, даже если сам этого еще не понял.

Если кому-то это показалось уходом в атеизм, то я не соглашусь. Христос не только не упал в глазах Чарльза, а, наоборот, ожил, снятый с креста. Чарльз не спеша вернулся в неф, воротя нос от безучастных резных фигур. Но не от Иисуса. И снова зашагал по проходу взад-вперед, посматривая на могильные плиты под ногами. Он словно заглянул в иной мир: новая реальность, новые причинно-следственные связи, новое творение. Каскад конкретных картин – если хотите, назовем это отдельной главой из его гипотетической автобиографии – пронесся в его мозгу. В такой же пиковый момент, как вы, возможно, помните, миссис Поултни за какие-то три секунды, отсчитанные в ее гостиной настенными часами из мрамора и золоченой бронзы, проделала долгий путь вниз от вечного спасения до леди Коттон. И я бы погрешил против истины, если бы не сказал, что Чарльз вдруг подумал о дядюшке в таком контексте: лично я не стану обвинять сэра Роберта в моем расстроенном браке и в моей связи, недостойной нашей семьи; пусть он во всем винит себя. И еще одна сценка, непрошеная, пришла ему на ум: Белла Томкинс против Сары. Невероятная пара! Он попытался вообразить, кто из них поведет себя более достойно. Если Эрнестина сражалась бы тем же оружием, что и леди Белла, то Сара… в ее глазах подначки и выпады миссис Томкинс будут тонуть, как в море… восприниматься безответно… превращаться в грязные пятнышки на лазоревом небе!

А как он приоденет Сару! Повезет ее в Париж, Флоренцию, Рим!