Женщина французского лейтенанта

На следующее утро Чарльз приехал на станцию на редкость удачно и, проследив за тем, как его вещи погрузят в багажное отделение (не джентльменское это дело), устроился в пустом купе первого класса и с нетерпением стал ждать отправления. Время от времени другие пассажиры заглядывали в окно и получали отпор, этакий взгляд Горгоны Медузы («Это купе не для прокаженных!»), которым так хорошо умеют пользоваться англичане. Наконец прозвучал свисток, и Чарльз подумал, что он добился-таки одиночества, о каком мечтал. Но в последний момент в окно заглянула бородатая физиономия. На ледяной взгляд мужчина ответил еще более ледяным, так как опаздывал на поезд.

Пробормотав «Извините, сэр», пассажир уселся в дальнем конце купе. Лет сорока, цилиндр надет ровненько, руки положил на колени, отдувается. В нем было что-то агрессивно защитное… может, он вовсе и не джентльмен, а амбициозный дворецкий (хотя дворецкие не путешествуют первым классом) или успешный проповедник без духовного сана – один из этих воинственных протестантских сектантов, будущий Сперджин[126], обращающий души тем, что бичует их дешевой риторикой о вечном проклятии. Исключительно неприятный персонаж, решил Чарльз, и достаточно типичный по нынешним временам. Если пожелает завязать разговор, то получит полный отлуп.

Как часто бывает, когда человек исподтишка на кого-то поглядывает, Чарльза поймали с поличным и недвусмысленно враждебным взглядом дали понять, чтобы он не зарывался. Чарльз тут же уставился в окно, утешая себя тем, что персонаж, по крайней мере, так же, как и он, избегает общения.

Очень скоро убаюкивающий ритм движения погрузил Чарльза в сладкий сон. Лондон, конечно, большой город, но ей же понадобится работа. А у него есть время, возможности и воля. Пройдет неделя-другая, и она появится у него на пороге или, возможно, подбросит в почтовый ящик свой новый адрес. Колеса отстукивали: она-не-так-жестока, она-не-так-жестока, она-не-так-жестока… Поезд рассекал зелено-рыжую равнину в направлении Калломптона. Чарльз увидел церковь, не зная, где она находится, и вскоре снова закрыл глаза. Предыдущую ночь он почти не спал.

Какое-то время пассажир не обращал внимания на спящего. Но по мере того как подбородок опускался все ниже и ниже – Чарльз не зря принял меры предосторожности, сняв шляпу, – мужчина с бородой пророка стал пассажира откровенно разглядывать, понимая, что его любопытству ничто не угрожает.

Взгляд у мужчины был особенный: оценивающий, раздумчивый и более чем неодобрительный, как будто он знал, с кем имеет дело (вот так же и Чарльз видел его насквозь), и ни это знание, ни данная порода не вызывала у него никакого удовольствия. Сейчас, когда за ним не наблюдали, мужчина выглядел не столь холодным и авторитарным, но была в нем какая-то неприятная самоуверенность… или, во всяком случае, уверенность в своем праве судить окружающих: что можно от них взять, чего от них ожидать, как на них надавить.

Подобный беглый интерес вполне объясним. Дорога утомительная, почему бы себя не развлечь, подсмотрев за незнакомцем? Но этот взгляд был прямо-таки каннибалистским и не ограничился одной минуткой. Он вышел за пределы Тонтона, хотя и прервался ненадолго во время остановки в городке, когда Чарльза ненадолго разбудили голоса на платформе. Но стоило ему снова погрузиться в сон, как глаза пассажира повторно в него впились, точно пиявки.

Однажды и вы, столкнувшись с подобным взглядом в контексте нашего не столь замкнутого века, можете задуматься. Въедливый наблюдатель даже не станет дожидаться, пока вы заснете. В этом будет что-то неприятное, даже сексуально-извращенное… желание узнать о вас нечто такое, чего не должен знать посторонний. Мой опыт подсказывает мне, что существует только одна профессия, которая предполагает подобный взгляд, соединивший в себе любопытство и авторитарность, иронию и домогательство.

Как я могу тебя использовать?

Что мне с тобой делать?

Таким я всегда себе представлял взгляд всемогущего бога – если бы подобный абсурд оказался реальностью. Не тот «божественный взгляд», о каком мы часто думаем, а откровенно низменного и двусмысленного морального свойства (на что указывают теоретики nouveau roman[127]). Именно таким представляется мне взгляд бородача, направленный на Чарльза. И я не собираюсь делать вид, что этого не замечаю.