Женщина французского лейтенанта

Так как особей каждого вида рождается гораздо больше, чем может выжить, и так как, следовательно, часто возникает борьба за существование, то из этого вытекает, что всякое существо, которое в сложных и нередко меняющихся условиях его жизни хотя незначительно варьирует в выгодном для него направлении, будет иметь больше шансов выжить и таким образом подвергнется естественному отбору.

Чарльз Дарвин. Происхождение видов

Плывущей в Китай жертве на самом деле этим вечером предстояло принять у себя тетушку Трантер, для которой они с Эрнестиной приготовили сюрприз. Двух дам ждал ужин в гостиной «Белого льва». Уже приготовили сочных лобстеров, сварили свежего лосося, сделали набег на винный погреб. А врача, которого мы мельком увидели однажды в доме миссис Поултни, уговорили прийти, дабы уравновесить баланс между полами.

Заметная фигура в Лайме, он считался таким же удачным уловом в реке Брак, как поданный ему лосось из реки Экс. Эрнестина безжалостно подтрунивала над тетушкой, обвиняя эту по натуре отзывчивую женщину в жестокосердии по отношению к одинокому несчастному мужчине, который домогается ее руки. Но поскольку этот несчастный справлялся со своим одиночеством уже больше шестидесяти лет, есть основания усомниться как в ее жестокосердии, так и в самом факте домогательства.

Доктор Гроган, если на то пошло, был таким же убежденным старым холостяком, как тетушка Трантер – старой девой. Будучи ирландцем, он в полной мере обладал удивительной способностью евнуха-ирландца порхать с цветка на цветок, флиртуя с особами женского пола и при этом не позволяя сердцу никем увлечься всерьез. Такая себе на уме пустельга, резкая, порой даже свирепая, но быстро расслабляющаяся в хорошей компании. Он привносил необходимую терпкость в местное общество. Рядом с ним ты чувствовал, что он словно парит и только ждет, чтобы на тебя наброситься из-за любой твоей оплошности; но если ты ему нравился, то тебе доставались тонизирующее остроумие и гуманность от человека, который живет сам и дает жить другим. А еще в нем было что-то мрачноватое, ведь он родился католиком; перекидывая мостик в наше время, он мало чем отличался от коммуниста 1930-х годов, который хоть и влился в сегодняшнее общество, но сохранил на теле печать дьявола. Ныне он был (как и Дизраэли) уважаемым членом англиканской церкви – в противном случае разве миссис Поултни принимала бы его у себя? Вот только он (в отличие от Дизраэли) каждое воскресенье исправно посещал утреннюю службу. Вообще-то он был настолько далек от религии, что с таким же успехом посещал бы мечеть или синагогу, стань они главным местом поклонения, но это и в голову не могло прийти жителям Лайма. К тому же он был очень хороший врач с основательным знанием важнейшей составляющей медицины – природы своих пациентов. Тех, кто втайне желал, чтобы их запугивали, он запугивал; и с таким же успехом поддавливал, баловал или на что-то закрывал глаза, в зависимости от ситуации.

Он, как никто в Лайме, знал толк в хорошей еде и хорошем вине, а поскольку предлагаемая Чарльзом и «Белым львом» трапеза вызывала у него одобрение, он как-то незаметно взял на себя роль хозяина. Отучившись в Гейдельберге и попрактиковав в Лондоне, он понимал этот мир со всеми его нелепостями, как способен понимать только просвещенный ирландец: то есть когда ему отказывали знания или память, тут же включалось его воображение. Никто не верил его рассказам… и все жаждали их услышать. Тетушка Трантер наверняка уже слышала их, как и другие жители Лайма, поскольку они с доктором были старыми друзьями, и знала, насколько каждое новое изложение расходится с предыдущим, но при этом каждый раз хохотала, да так заразительно, что даже страшно подумать, к какому выводу пришли бы столпы общества на холме, если бы они ее услышали.