Женщина французского лейтенанта

Он изъявил свою готовность, и, выйдя на солнце, она направилась вдоль каменистой площадки, где Чарльз занимался своими разысканиями, когда она впервые на него набрела. Она шла легко и уверенно, одной рукой приподняв юбку, а в другой держа за ленточки черную шляпку. Следуя за ней, причем куда менее расторопно, он обратил внимание на заштопанные на пятках черные чулки и стоптанные туфли. И, конечно, на темные волосы с рыжим отливом. Их бы еще распустить, то-то была бы красота… роскошные, сияющие. Сейчас они были уложены в тугой пучок и спрятаны под воротником пальто, и он подумал, не из тщеславия ли она частенько держит шляпку в руке.

Она привела его к другому зеленому тоннелю, пройдя который они вышли на склон, некогда заваленный камнями после обрушения фасада вертикального утеса. Пучки травы давали необходимую опору. Сара осторожно, зигзагами карабкалась вверх по склону. Пыхтя за ней следом, Чарльз видел украшенные внизу белыми ленточками панталоны, доходившие почти до щиколоток. На ее месте дама шла бы не впереди, а сзади.

Сара поджидала его на вершине. Двинулись поверху. Еще один, тридцатиметровый утес. Это были такие гигантские «ступени», различимые из Кобба на расстоянии двух миль. Совсем крутой, по-настоящему грозный уступ. Стоит только оступиться, и ты беспомощно скатишься с обрыва. Чарльз бы десять раз подумал, но Сара аккуратно через него перебралась, словно не сознавая опасности. А дальше открылась небольшая площадка, то самое «уединенное место».

Это была такая лощинка с выходом на юг, отороченная густыми зарослями куманики и кизила, своего рода маленький зеленый амфитеатр. Чахлые кусты боярышника украшали периметр самой арены, если этот термин применим к площадке меньше пяти метров в диаметре, и кто-то – явно не Сара – привалил к дереву здоровенный плоский кремниевый блок в качестве деревенского трона, откуда открывался великолепный вид на кроны внизу и море за ними. Отдуваясь в своем фланелевом костюме и обливаясь потом, Чарльз огляделся. Лощину по периметру покрывали примулы и фиалки и белые звездочки земляники. Вознесенное к небу, обласканное полуденным солнцем, местечко, само по себе прелестное, было еще и совершенно безопасным.

– Я должен вас поздравить. У вас талант находить орлиные гнезда.

– Уединение.

Она показала ему на сиденье подле терновника.

– Это ваше законное место, – сказал он.

Но она изящно, бочком, присела на пригорок неподалеку от дерева, обратив лицо к морю, и Чарльзу пришлось занять лучшее место. Он видел ее в профиль; и снова, словно сработало врожденное женское кокетство, обращали на себя внимание ее волосы. Она сидела очень прямо, опустив голову и что-то там поправляя в своей шляпке. Чарльз следил за ней с улыбкой… если не на губах, то мысленной. Она явно не знала, с чего начать, но ситуация alfresco[79], неформально подростковая, как если бы они были братиком и сестричкой, не располагала к такой застенчивости и официозу.

Она отложила шляпку, расстегнула верхнюю пуговицу пальто и сложила руки, по-прежнему храня молчание. Что-то в высоком воротнике пальто и в самом крое, особенно при взгляде со спины, придавало ей мужской вид – то ли девка-кучер, то ли солдатка, – с чем никак не стыковалась прическа. Чарльз с удивлением понял, что поношенная одежда никак ее не умаляет, скорее наоборот, и подходит ей даже больше, чем какой-нибудь изысканный наряд. Последние пять лет засвидетельствовали сильную эмансипацию в женской моде, по крайней мере в Лондоне. Появились первые подспорья для большой груди, стали подводить ресницы и брови, смазывать губы, подкрашивать и припудривать волосы… причем все модницы, а не только дамы полусвета. У Сары ничего этого не было. Она казалась совершенно безразличной к моде и ничего, выживала, как выживали простенькие примулы под ногами у Чарльза в соперничестве с экзотическими оранжерейными цветами.

Чарльз сидел, как такой король, не слишком склонный к щедротам, а у его ног немая просительница. Может, все дело было в робости и скромности, хотя у него появилось отчетливое ощущение, что она просто ждет, когда он сам вытянет из нее тайну. И в конце концов он сдался.

– Мисс Вудраф, я не выношу безнравственности. Но еще больше я не выношу нравственности без милосердия. Я обещаю быть не слишком строгим судьей.

Она повела головой, как бы в сомнении. А затем с решимостью купальщицы, застывшей перед прыжком в воду, нырнула в свою исповедь.

– Его звали Варгенн. Он был доставлен в дом капитана Талбота после крушения судна. Тогда все утонули, кроме него и еще двоих. Но вы про это уже слышали?

– Только о самом происшествии. Без подробностей.