Женщина французского лейтенанта

– Я восхищалась, прежде всего, его смелостью. Тогда я еще не знала, что мужчины бывают одновременно очень отважными и очень лживыми. – Она обратила взор к морю, как будто оно, а не Чарльз, было ее слушателем. – У него была ужасная рваная рана. От бедра до колена. Если бы началась гангрена, пришлось бы ампутировать ногу. Хотя в первые дни боль была мучительная, он не кричал. Ни одного стона. Когда доктор делал ему перевязку, он стискивал мою руку. Один раз я чуть не упала в обморок.

– Он не говорил по-английски?

– Так, несколько слов. Миссис Талбот знала французский не лучше, чем он английский. Вскоре после его появления капитана Талбота призвали на службу. Варгенн нам рассказывал, что он родом из Бордо. Его отец, преуспевающий юрист, вторично женился и лишил наследства детей от первого брака. Варгенны занимались торговлей вином. Во время кораблекрушения он был, по его словам, старшим помощником капитана. Но все это ложь. Кем он был на самом деле, я не знаю. Производил впечатление джентльмена. Это все, что я могу сказать.

Она говорила как человек, не привыкший к монологам, делая неожиданные паузы между раздумчивыми рваными фразами, то ли чтобы обдумать дальнейшее, то ли предлагая ее прервать, трудно сказать.

– Я понимаю, – пробормотал Чарльз.

– Иногда мне кажется, что никакого кораблекрушения не было. Дьявол в матросском обличье. – Она глядела на свои руки. – Очень красивый. Ни один мужчина так меня не обхаживал… это когда он пошел на поправку. Книг он не читал. Вел себя как ребенок, и даже хуже. Надо было постоянно находиться рядом с ним, выслушивать его. Он говорил про меня разные глупости. Удивлялся, почему я не замужем. В таком духе. А я, дурочка, всему верила.

– Короче, он делал вам авансы?

– Поймите, мы с ним говорили исключительно по-французски. Возможно, поэтому мне все казалось нереальным. Я никогда не была во Франции, язык знаю так себе. Часто я не совсем понимала, о чем идет речь. Он виноват лишь отчасти. Может, я слышала то, что он не имел в виду. Он меня поддразнивал. Но безобидно. – Она чуть помедлила. – Я… мне это доставляло удовольствие. Он называл меня жестокой, когда я не позволяла ему поцеловать мне руку. В какой-то день я показалась жестокой себе самой.

– И вы перестали быть жестокой?

– Да.

Над их головами воспарил ворон, поблескивая черными перьями, потом на мгновение замер в нерешительности и, чем-то встревоженный, скрылся из виду.

– Я понимаю.

Он всего лишь поощрял ее продолжать, но она восприняла его слова буквально.

– Вам, мистер Смитсон, это не дано. Потому что вы не женщина, которая рождена, чтобы быть женой фермера, но получила образование… для большего. Мужчины несколько раз просили моей руки. Когда я жила в Дорчестере, богатый скотовод… впрочем, неважно. Вы не женщина с врожденным чувством уважения и любви к уму, красоте, знаниям… Не знаю, как вам объяснить… Я не вправе всего желать, но мое сердце жаждет, и я не верю, что это всего лишь тщеславие. – Она немного помолчала. – И вы никогда не были гувернанткой, мистер Смитсон, молодой женщиной, у которой нет своих детей и которой платят, чтобы она ухаживала за чужими. Вам не понять, что чем они симпатичнее, тем невыносимее боль. Только не думайте, что я завидую. Я любила маленьких Пола и Вирджинию, я не испытываю к миссис Талбот ничего, кроме приязни и благодарности… я готова жизнь отдать за нее и ее детишек. Но жить день за днем в атмосфере домашнего счастья, наблюдать вблизи счастливый брак, прелестных малышей… – Пауза. – Миссис Талбот моя ровесница. – Еще пауза. – Мне казалось, что меня пустили в рай, запретив им наслаждаться.

– Но разве все мы, каждый по-своему, не переживаем лишения, подобные тем, что вы описали?

С неожиданным темпераментом она замотала головой, и он понял, что затронул больную струну.

– Я лишь хотел сказать, что социальные привилегии еще не гарантируют счастья.

– Разве можно сравнивать ситуации, когда счастье по крайней мере возможно и когда… – Она снова помотала головой.

– Но вы же не станете утверждать, что все гувернантки несчастны… и незамужние?

– Такие, как я.

Он взял паузу и потом сказал:

– Я прервал ваш рассказ. Простите.

– Вы верите, что во мне не говорит зависть?

Она буквально пронзила его глазами, и он кивнул. Она сорвала пучок голубенького молочая, похожего на микроскопические яички херувима, и продолжила:

– Варгенн поправился. Через неделю он должен был уезжать. И тут он признался мне в своих чувствах.

– Он предложил вам брачные узы?

Ответ дался ей не сразу.

– Был разговор о браке. Он сказал, что по возвращении во Францию его назначат капитаном судна, перевозящего бочки с вином. Что он рассчитывает вернуть родовое поместье, которое они с братом потеряли. – После короткого колебания она призналась: – Он хотел, чтобы я вместе с ним уехала во Францию.

– Миссис Талбот об этом знала?