– В комнатах было шумно, и мы сели в гостиной. Не могу объяснить, но я поняла, что он изменился. При всем его внимании, при всех улыбках и ласках было ясно, что если бы я не приехала, его бы это не удивило и не сильно опечалило. Тут до меня и дошло, что я была для него не более чем забавой во время его болезни. С моих глаз спала пелена. Я видела, что он неискренен… лгунишка. Для него брак был бы союзом с никчемной авантюристкой. Все это я поняла в первые пять минут. – Словно услышав в своем тоне самоуничижительные горькие нотки, она себя оборвала и продолжила уже тихим голосом: – Вы можете недоумевать, как я не видела этого раньше. Думаю, видела. Но видеть еще не значит признавать. Мне кажется, он был чем-то похож на хамелеона, меняющего окрас в зависимости от окружающей среды. В аристократическом доме он выглядел аристократом. А в придорожной гостинице я увидела его истинное лицо. Куда более органичное.
Какое-то время она разглядывала море. Хотя она сидела к нему вполоборота, Чарльзу показалось, что щеки ее раскраснелись.
– Я понимаю, в подобных обстоятельствах… уважающая себя женщина тотчас же уехала бы. После того вечера я тысячу раз копалась в себе. И поняла: нет простого ответа, который бы объяснял мое поведение. Сначала, от осознания своей чудовищной ошибки, меня парализовал страх… но я пыталась разглядеть в этом человеке нечто достойное… респектабельность, честь. Потом была ярость, когда я почувствовала себя обманутой. Я говорила себе: если бы не это невыносимое одиночество прошлых лет, я бы не проявила такой слепоты. Словом, во всем обвиняла обстоятельства. Я никогда раньше не оказывалась в подобной ситуации. Никогда не была в гостинице, где никому не ведомы приличия, а культ греха так же нормален, как культ добродетели в более достойном заведении. Трудно объяснить. Мысли перепутались. Видимо, я верила, что сама могу быть хозяйкой своей судьбы. Я сбежала к этому человеку. Какая уж тут скромность… это почти тщеславие. – Пауза. – Я осталась. Я ела ужин, который нам принесли. Я, не пьянея, пила вино, которое он мне навязал. Скорее оно помогло мне прозреть… такое возможно?
Она слегка повернулась в его сторону, то ли за ответом, то ли желая убедиться, что он никуда не исчез, не растаял в воздухе.
– Не сомневаюсь.
– Это, кажется, придало мне силы и смелости… а также понимания. Варгенн не был инструментом дьявола. В какой-то момент он больше не мог скрывать истинную природу своих намерений. Как и я – изображать удивление. Моя невинность отдавала фальшью с той минуты, когда я решила остаться. Мистер Смитсон, я не пытаюсь себя выгораживать. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что никто не мешал мне встать и уйти после того, как служанка унесла грязные тарелки. Я могла бы сейчас изобразить дело так, будто он взял меня силой, будто он меня напоил… Но все было не так. Да, он человек беспринципный, со своими прихотями, отчаянно эгоистичный. Но он никогда бы не взял женщину против ее воли.
Вдруг, когда Чарльз меньше всего этого ожидал, она повернулась и посмотрела ему в глаза. Лицо ее горело, но, как ему показалось, не от смущения, скорее это был пыл, гнев, вызов, как если бы она предстала перед ним голой и гордилась этим.
– Я ему отдалась.
Не выдержав ее взгляда, он опустил глаза и едва заметно кивнул.
– Понимаю.
– Так что я дважды обесчещенная женщина. В силу обстоятельств. И по собственной воле.
Повисло молчание. Она снова смотрела на море.
– Я вас не просил рассказывать мне такие вещи, – пробормотал он.
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги